Коллеги неофициально сообщили Хью о предварительной версии: по мнению полиции, Эленор имела обыкновение ходить в заброшенный дом с другими детьми, а найденные там предметы служили им для игр. В тот злосчастный день, развивали свою версию полицейские, Эленор надумала пойти туда без подруг; увидев девочку одну, неизвестный убийца последовал за ней. Правда, этой версии противоречило отсутствие на теле девочки следов сексуального насилия. Но Хью знал, что зло непредсказуемо, и хотя существуют некоторые общие модели поведения детоубийц, полностью на них полагаться нельзя.
Однако, приступив к детальному осмотру тела Эленор, патологоанатом обнаружил и другие детали, заставившие его призадуматься. Несмотря на огромное количество ножевых ранений, все они были нанесены с гораздо меньшей силой, чем можно было бы ожидать от охваченного яростью мужчины, да и расположение ран свидетельствовало, что нападавший был ниже ростом, чем взрослый мужчина. Много часов не покидая лабораторию после обнаружения тела девочки, Хью понял, что все его прежние представления о том, как и кем было совершено убийство, поставлены под сомнение.
Тем временем полиция произвела тщательный осмотр места преступления. Прочесывали не только дом, но и сад. С помощью служебных собак и добровольных помощников — а таких набралось немало — полицейские исследовали буквально каждый дюйм. И вот призывный лай раздался из кустов у входной двери, двое полицейских со всех ног бросились туда. Одна из собак нашла то, что искали.
Нож с костяной рукояткой и изогнутым лезвием лежал почти на виду. То, что оружие убийства Эленор практически не было спрятано, наводило на мысль, что убийца либо случайно обронил его, либо бросил, в панике скрываясь с места преступления. На лезвии густо запеклась кровь, рукоятка тоже была выпачкана кровью. На рукоятке обнаружили четкие отпечатки пальцев, размер которых навел полицейских на ту же мысль, что пришла в голову Хью Солтеру при осмотре тела убитой девочки.
— Сперва я не мог этому поверить, — говорил впоследствии один из полицейских. — Но судмедэксперты и патологоанатом сошлись во мнении, и я понял, что это правда. Эленор Корбетт была убита ребенком.
Рита и Деннис Фишер сделали все возможное, чтобы защитить свою приемную дочь, в частности, заявили, что в день исчезновения погибшей девочки Ребекка постоянно находилась у себя в комнате. Но их влияние оказалось небезгранично даже в Тисфорде. По мере того как подробности преступления начали просачиваться в прессу, оно быстро стало скандально известным всей стране.
Полиция подвергла обоих супругов допросу, пытаясь выяснить, видели ли они в тот день Ребекку собственными глазами. И, несмотря на отчаянное желание защитить своего ребенка, о котором они так долго мечтали, эта респектабельная, законопослушная супружеская пара не смогла опуститься до прямой лжи. Фишеры были вынуждены признать, что не видели в тот день Ребекку. Деннис с раннего утра был на работе, а Рита отправилась в близлежащий город с намерением обновить гардероб. Свою десятилетнюю дочь они оставили под присмотром домработницы, а та была занята домашними делами и тоже не смогла подтвердить, что Ребекка была дома.
Отпечатки на ноже были идентифицированы как отпечатки пальцев Ребекки, после чего полиция получила ордер на обыск в доме Фишеров и улики против Ребекки стали еще более неоспоримыми. В доме оказалось еще несколько точно таких же ножей — они были частью дорогого столового набора. Костяная рукоятка найденного возле дома ножа потемнела, и по этой причине несколько месяцев назад Рита решила его выбросить. Так же попали в заброшенный дом и другие испорченные предметы домашнего обихода. Когда что-нибудь у Фишеров приходило в негодность, Ребекка тайком от всех извлекала сломанную вещь из мусорного контейнера до того, как мусорщики вывозили его.
Ребекка упорно отрицала свою причастность к убийству, но была на удивление откровенной во всем, что касалось ее лучшей подруги. Она призналась, что доставала из мусорного бака и приносила в заброшенный дом треснутую посуду, много ваз, а также столовые приборы, в том числе и тот самый нож. По ее словам, им с Эленор нравилось там играть «во взрослых». Она наотрез отказывалась признать свою вину, однако улики против нее были неопровержимыми. Через три дня после обнаружения тела Эленор полиция заключила Ребекку Фишер под стражу.
Ситуация поистине беспрецедентная. Полицейские чины Восточного Ланкашира и представить себе не могли, что подозреваемой в таком злодействе окажется десятилетняя девочка. Будь Ребекка Фишер совершеннолетней, ее содержали бы в камере до суда, но в ее возрасте об этом не могло быть и речи. Однако нечего было думать и о том, чтобы она дожидалась суда в своем доме. Наконец было принято решение перевести ее в полицейский участок соседнего города, где имелось несколько одиночных камер. Эти крошечные комнатки использовались редко и предназначались в основном для сильно подвыпивших ночных гуляк.
Новость об аресте Ребекки распространилась быстро, но место ее заключения держалось в строжайшей тайне. Народ в округе был настолько настроен против малолетней убийцы, что власти опасались стихийного бунта: возмущенная толпа могла попытаться силой проникнуть в участок, где она находилась. Сама Ребекка, однако, угрозы явно не представляла, и ее охрана была сокращена до минимума. Двери ее камеры были почти постоянно раскрыты настежь, и хотя женщина-полисмен круглосуточно сидела в коридоре, это было скорее соблюдением правил, нежели из-за опасения, что Ребекка может попытаться совершить побег.
Большую часть времени на этом посту находилась констебль Никола Харрис. Ей было двадцать семь лет, и она была известна тем, что легко находила общий язык с детьми. В течение не одного месяца подготовки к судебному процессу Никола Харрис регулярно разговаривала с девочкой и не могла не удивляться тому, что открылось ей в этом ребенке.
— Разумеется, я знала, что она убила Эленор Корбетт, — впоследствии рассказывала Никола, — но, беседуя с ней, никак не могла в это поверить. На редкость спокойная, милая девочка. И вдобавок хорошо воспитанная. У меня две племянницы примерно ее возраста, так что я-то знала, какими шкодливыми могут быть девчонки. А Ребекка была совсем другая. Она рассказывала мне о своих приемных родителях, и у меня сложилось впечатление, что она их очень любит. Насколько я помню, она никогда не упоминала о том, что была приемным ребенком, да и я никогда не поднимала в разговорах с ней этого вопроса. Говоря о приемных родителях, она всегда называла их мамой и папой и очень скучала по ним. Собственно, если подумать, она ни о чем другом и не говорила.
Если о приемных родителях Ребекка говорила охотно, то о чем-либо ином теперь напрочь отказывалась, и в особенности об убийстве Эленор Корбетт. Даже полицейский психолог был озадачен ее категорическим нежеланием вступать с ним в какой-либо контакт. Она лишь заявила, что не имеет никакого отношения к убийству своей лучшей подруги, и повторяла это даже после того, как ей предъявили неопровержимые улики ее вины. Встречи с психологом, абсолютно бесполезные, только тревожили Ребекку, и констебль Никола Харрис с беспокойством наблюдала за сменой настроения девочки.
— После разговора с психологом Ребекка возвращалась совсем другим человеком, — вспоминала она. — Обычно она прекрасно владела собой, а после этих бесед выглядела измученной и напуганной. А если я спрашивала, в чем дело, она замыкалась в себе. Только твердила, что все в порядке. Но во время ночных дежурств я понимала, что это не так. После встреч с психологом она почти всегда мочилась в постель и ее, похоже, мучили кошмары: дверь ее камеры была постоянно открыта, и я часто слышала, как она говорит во сне. Помнится, она все время твердила одну и ту же фразу. «Не говори им, — повторяла она. — Не надо им рассказывать!» Наутро я спросила, что ей снилось, кому и о чем не надо рассказывать, а Ребекка только глянула на меня испуганно и ответила, что не знает.