— Это замечательно. Вы наверняка были счастливы увидеть внука.
— Ох, моя милая, такой радости мне не представилось. Разумеется, у меня много его фотографий, но за последние пять лет я так и не собралась побывать у них… Это нехорошо, сама понимаю, однако выкроить время для поездки за границу так непросто!
Я чуть не спросила, почему бы им не приехать в Эбботс-Ньютон, но, уловив ее мимолетный пугливый взгляд, проглотила вопрос. Ясно же — не так сильно Лиз перегружена делами, чтобы не суметь выбраться в гости к дочери. В конце концов, она библиотекарь на полставки, а не управляющий крупной компании. Ее попросту не приглашали в Америку.
— Они постоянно со мной на связи, — быстро добавила Лиз. — И вообще дочки у меня прекрасные.
Слабые, но хорошо различимые оправдательные нотки в ее голосе навели меня на мысль, что для ее детей свидание с собственной матерью — не более чем вынужденная необходимость.
— А у вас как с родителями, моя милая? — заговорила Лиз, и я почувствовала фальшь в ее беззаботном тоне. — Поддерживаете контакт с семьей после замужества?
— Не очень… — едва слышно ответила я. — Конечно, мы как-то общаемся — шлем друг другу рождественские открытки, поздравляем с днем рождения, вот, пожалуй, и все. Я не видела никого из них больше шести лет.
— О, простите! — Лицо Лиз мгновенно стало озабоченным. — А почему так?
— Это длинная история. («Расскажите, — было написано на ее лице, — если, конечно, вам не больно говорить на эту тему».) Я появилась у моей мамы, когда она была совсем юной, подростком. Она родила меня, не будучи замужем, и я никогда не знала своего настоящего отца. Мама вышла замуж за моего отчима, когда мне было два года, и у них появилось еще трое детей. Мне… всегда было… нелегко. Мы все пытались делать вид, что я такой же член семьи, как и остальные, хотя отлично понимали, что это неправда.
— Вы с ними не ладили?
— Со сводными сестрами и братом? Да нет, мы даже и не ссорились, как это бывает у большинства детей. Я отлично ладила с ними, по крайней мере, так всем казалось. Но это только казалось. Они все были так похожи друг на друга, а я… а я — нет. Все трое — голубоглазые шатены, как отчим и мама, но дело не во внешности, а в том, какие они, все пятеро. Уверенные в себе. Не наглые, нет, просто раскованные. Довольные жизнью. Они очень хорошие, они всем нравились. Я и сама любила их. Да их и невозможно было не любить.
Я машинально закурила, даже не заметив, как взяла сигарету.
— И от этого было еще хуже — ну, от того, что они такие милые. Я не могла ни злиться, ни ревновать — я просто чувствовала себя виноватой. Одним своим присутствием я невероятно усложняла жизнь в доме и большую часть времени старалась держаться в стороне. Вероятно, потому и писать начала. А что еще остается делать, когда день-деньской сидишь в четырех стенах своей комнаты? Может быть, поэтому я кажусь странноватой, когда речь заходит о моем писательстве. Если сам ощущаешь между чем-нибудь такую неразрывную связь, то непроизвольно думаешь, что и другие все поймут. Боюсь, вы сочтете меня параноиком, но мне всегда казалось, что люди слишком много обо мне узнают, если я стану рассказывать о своих литературных занятиях. Про комнату догадаются. Про то, как не хотелось мне спускаться к остальным. Про то, в какой атмосфере я жила…
Время от времени затягиваясь сигаретой, я говорила медленно, словно впервые облекала эти мысли в словесную форму.
— Наверное, все было бы иначе, если б мой первый роман удался. Под впечатлением от моего успеха люди ни о чем другом не думали бы, все затмило бы мое имя крупными буквами на обложках книг в «Смитс». [36] А так… впрочем, я уже все объяснила. Все напоминает о прошлом.
— Я вас понимаю. — Голос Лиз был тихим и ласковым. — Можете мне поверить. А ваша семья знает о том, что вы печатались?
— О да! Мы вовсе не такие уж чужие. Они знают, где я живу, что я замужем, знают, как зовут моего мужа и чем он зарабатывает на жизнь. Но они никогда не приедут и, вероятнее всего, никогда с ним не встретятся. Мы никогда по-настоящему об этом не говорили — собственно, мы вообще ни о чем по-настоящему не говорим, — но знаем, что так всем лучше. Им надо знать, что я в порядке, — и только. А если я счастлива, то они больше не чувствуют себя виноватыми передо мной. А я перед ними. Как бы там ни было, у них сейчас все хорошо, и у меня тоже. Словом, это не семейная драма, не раскол в клане — просто так нам всем легче. Я всегда думала, что именно так и должно быть. Закончив школу, я намеренно выбрала университет, самый дальний из всех, куда меня приняли. Мне казалось, все изменится, если я буду жить на расстоянии многих миль от своей семьи. Казалось, освобожусь от багажа прошлого…
Течение мыслей, похоже, увлекло меня в коварные глубины; неуклюже барахтаясь, я плыла к безопасному месту.
— Впрочем, все уже давно прошло, — спешно резюмировала я. — Не думаю, что вам в пору взросления довелось испытать нечто подобное.
— Боюсь, что нет, моя милая, хотя в данном случае «боюсь» — неподходящее слово. Вы еще сочтете меня неблагодарной дочерью. Нет, у меня было прекрасное детство… настоящее детство, если можно так сказать. Мои родители жили душа в душу, я была единственным ребенком и обожала их обоих. Когда они умерли, я была безутешна. — Глаза ее блеснули, но слезинки исчезли почти мгновенно, и продолжила она со смирением: — Однако к тому времени мне давно перевалило за тридцать, а дети, как правило, переживают родителей, так что мне жаловаться грех…
Уверена, что Лиз, как и я, была поражена неожиданным оборотом нашей беседы. Я рассказала ей о себе намного больше, чем предполагала вначале, и о ней узнала на удивление много.
— Ну а как продвигается ваша работа? — наконец прервала молчание Лиз. — Нашли что-нибудь интересное?
Забавно, подумалось мне, что Ребекка может послужить вежливой уверткой, этаким дипломатическим маневром для смены темы разговора.
— Накопала порядочно! Между прочим, перед вашим приходом я и разбиралась с найденными материалами.
— И что же вам удалось раздобыть?
— Распечатки из Интернета, фотокопии документов — массу всего! — Раньше для меня было привычным опускать завесу секретности над моей работой, но сейчас, столкнувшись с живым интересом, я почувствовала непреодолимое желание продемонстрировать Лиз свою сокровищницу. — Могу показать, если хотите.
— Конечно хочу, если вы не против. С радостью взгляну на ваши находки.
Вытащив из шкафа пухлую папку, я перенесла ее на стол, и Лиз, всплеснув руками, воскликнула:
— Господи! Да вы собрали пропасть материалов.
— Да уж. — Я вытащила фотографию, края которой с обеих сторон торчали из кипы бумаг, положила перед Лиз с горделивым видом собственника и негромко объявила: — Снимок учениц школы, где училась Ребекка в 1969 году. Я получила это фото от ее бывшей учительницы. Понятно, не оригинал — я заказала копию.