Мальчик посмотрел по сторонам, потом поднял глаза на учительницу. Он выглядел все более смущенным и растерянным, по мере того как к нему оборачивалось все больше насмешливых, любопытных и возбужденных лиц. Он протер глаза, провел рукой по волосам, чихнул.
— Да… все в порядке. Извините. Кажется, мне приснился кошмар.
Эти слова вызвали общее веселье.
— Оба-на! — громко произнес Мандель за спиной Одри.
Она обернулась.
— Мандель, если я услышу от тебя еще хоть один звук, пойдешь к директору!
В зале усилился гул, и в нем слышалось явное недовольство. Если бы Одри располагала временем, она бы поставила Манделя на место, но у нее были более неотложные дела — Бастиан Моро, Николя Ле Гаррек и сотня учеников, ждущих от нее каких-то действий…
Она переключила все внимание на Бастиана, стараясь ничем не выдать своего волнения. В конце концов, за время своей учительской карьеры она сталкивалась и с другими, далеко не самыми простыми ситуациями: приступ эпилепсии, массовая драка в классе… но, правда, еще ни разу не видела, чтобы кто-то из учеников погрузился в такое глубокое состояние оцепенения. И никто при ней не кричал во весь голос от кошмарных видений…
— Приснился? — переспросила она. — Ты уверен, что это был сон?
Бастиан кивнул — слишком поспешно, словно говоря: да-да, не беспокойтесь… Точнее, умоляя: не спрашивайте больше ни о чем… забудьте обо мне… продолжайте. Одри пристально смотрела на него, лихорадочно размышляя, что именно предпринять: отправить его к школьному врачу? или продолжать встречу с Ле Гарреком, словно бы ничего не произошло?
Но тут оказалось, что писатель уже стоит у нее за спиной.
— Простите…
Одри удивленно взглянула на него — она совершенно не ожидала, что он вмешается.
— Можно вас на секунду? — вполголоса произнес он.
И, не ожидая ответа, направился в угол зала. Одри последовала за Ле Гарреком.
— Мне жаль, — заговорил он, — но я не могу больше оставаться…
— Это из-за того, что сейчас произошло?
— Нет-нет… совсем не из-за этого.
Он замолчал. Одри догадалась, что он не хочет посвящать ее в свои личные дела, — очевидно, здесь тоже сыграло роль его постоянное пристрастие к тайнам.
— Это из-за моей матери, — произнес он странно спокойным голосом. — Мне только что сообщили, что она умерла. Я должен идти.
Это был скорее небольшой флигелек, чем дом, но вьющийся по стенам плющ, старые камни вместо предпочитаемых столь многими садовых гномов и чуть покосившаяся бордовая крыша придавали постройке простой и в то же время кокетливый шарм декоративной хижины. К решетчатой калитке крепилась медная табличка с надписью «Сюзи Блэр» и каким-то загадочным символом, о котором Бертеги мог сказать только то, что он, кажется, имеет отношение к астрологии.
Комиссар позвонил.
Занавеска, закрывавшая изнутри верхнюю, стеклянную часть входной двери, шевельнулась. Бертеги терпеливо ждал, ничуть не удивленный: он уже знал, что жители Лавилля далеко не сразу распахивают свои двери посторонним.
Наконец хозяйка появилась на пороге. Белая дама. По крайней мере, такова была первая мысль Бертеги. Не из-за ее одежды — на женщине были обычные джинсы и блузка (слишком легкая по нынешней погоде), хотя этот внешне простой наряд говорил о тонком вкусе и неисправимом кокетстве, что не могло не вызвать мгновенной симпатии у комиссара, которому то и другое тоже было свойственно, — а из-за снежно-белой седины, невероятно бледного лица, на котором не было заметно следов старческой пигментации, и серо-стальных глаз.
Сюзи Блэр даже не спросила, кто он, словно бы ожидала его прихода, и молча направилась к калитке, чтобы его впустить.
Прежде чем Бертеги успел представиться, она полуутвердительно сказала:
— Вы, должно быть, полицейский.
Бертеги невольно взглянул на астрологический символ на табличке.
— Я уже в курсе по поводу Одиль, — произнесла женщина ровным тоном, в котором сквозила едва уловимая печаль. — Мне позвонила Мадлен… ее горничная.
Она протянула комиссару белую и почти прозрачную, словно фарфоровую руку.
— Входите. Я как раз сварила кофе.
Бертеги последовал за хозяйкой. Хрупкая, слегка встревоженная женщина, обаятельная и властная, стройная, несмотря на свои шестьдесят с лишним лет.
Она ввела его в гостиную, меблированную со вкусом, но без особой изысканности — комфорт здесь превалировал над эстетикой.
— Вы посвящаете астрологии все свое время? — спросил Бертеги, когда она вернулась из кухни с кофейным подносом.
— Разгадывать тайны звезд и планет — это воистину занятие, которое требует всего вашего времени, — отвечала седовласая женщина. — Но если вы имеете в виду профессиональный аспект, то для меня это скорее побочное занятие. Иными словами, — добавила Сюзи Блэр, разливая кофе по чашкам, — я консультирую в среднем трех-четырех человек в неделю.
Она села напротив Бертеги и, отпив небольшой глоток из чашки, пристально взглянула ему в глаза.
— Итак, э-ээ… лейтенант?..
— Комиссар.
— …комиссар, чем я могу быть вам полезной?
— Прежде всего я хочу знать, есть ли у вас ключ от дома Одиль Ле Гаррек.
— Да, конечно. Мы были очень близкими подругами. Правда, она не увлекалась астрологией, но у нас и помимо этого было много общих интересов.
— Вы давно познакомились?
Некоторое время Сюзи размышляла.
— Даже не помню… Семнадцать, может быть, восемнадцать лет…
— Значит, вам известно, что у нее были проблемы с сердцем?
— Да, я об этом знала. Но все равно была удивлена. Я никогда не думала, что это случится… вот так. Так рано и так внезапно…
Она снова отпила кофе. Твердая, уверенная в себе женщина, хорошо собой владеющая. Внезапно Бертеги захотелось узнать о ней больше.
— Вы местная уроженка? — спросил он.
— Нет, я родилась в Алжире.
— А, так вы из «черноногих»? [6]
— Я француженка из Алжира, — уточнила Сюзи Блэр.
— И вы переехали во Францию?..
— В шестьдесят втором, как и все остальные.
— А почему именно в Лавилль-Сен-Жур? Ведь когда живешь долгое время на юге — на настоящем юге! — трудно приспособиться к такому климату, как здесь…
Внезапно женщина сделала странный жест: с силой потерла тыльную сторону левой ладони, и на мгновение ее лицо исказила резкая гримаса, похожая на нервный тик.