— Но как это связано с недавними событиями?
— В том-то и суть… Я недаром провел параллель с Утросским делом… Большинство обвиняемых, проходивших по нему, оказались невиновными. [14] Но не все. И Аррасское судилище тоже возникло не совсем на пустом месте. Некоторые… обряды там и в самом деле проводились.
Либерман снова замолчал, словно давая комиссару время для понимания того, что он подразумевал под «обрядами».
— Вы должны понять, что Лавилль-Сен-Жур был ареной кровавых событий на протяжении всей своей истории. У меня нет ни малейшего сомнения в том, что спасшиеся из Арраса, одержимые гневом и ненавистью, посвятили Живодеров в свои… ритуалы. Вот почему Лавилль-Сен-Жур — уникальное место: здесь варварство грабителей с большой дороги соединилось с безумием дьяволопоклонников. И те и другие были изгоями. Причем богатыми, что немаловажно… По сути, это была едва ли не единственная община адептов черной магии — со всеми внешними атрибутами таковой.
Бертеги вспомнил то определение, которое пришло ему в голову во время разговора с Джионелли: «мафия сатанистов». Это вполне подтверждал и рассказ Либермана. Союз Живодеров и бежавших от суда дьяволопоклонников…
— Если вы заметили, — продолжал Либерман, — у города весьма характерные очертания. По форме он представляет собой пентаграмму.
— Я заметил четыре точки на окружности, но не пять.
— Это потому, что нынешняя форма города отличается от первоначальной, — Лавилль разросся за последние века. Но в пятнадцатом веке это была просто большая деревня… Оконечность пятого луча — это собор Сен-Мишель.
— Горгульи, — прошептал Бертеги.
— Именно. Собор с горгульями… Есть тут и другие здания, архитектура которых подтверждает особую природу этого города. Например, многие старинные дома имеют подземные ходы. Обычно легенды гласят, что колдуны и ведьмы летают на шабаш верхом на метле, но в данном случае все гораздо более прозаично: в ту эпоху здешние колдуны перемещались по этим туннелям. Которые одновременно предназначались и для того, чтобы скрыться в случае опасности. В конце концов, большинство местных жителей продолжали оставаться вне закона.
— Но, я полагаю, город недолго пребывал в безвестности, — заметил Бертеги.
— О нет, конечно, нет! Обе части общины заключили между собой негласный договор: Живодеры приняли аррасских буржуа и обеспечили им защиту в обмен на их богатства. В свою очередь, новоприбывшие предоставили средства на строительство города и, некоторым образом, облагородили его обитателей. И вот примерно через три десятка лет город облекся в мантию респектабельности. В принципе, одной смены поколений оказалось для этого достаточно.
— Но, я так понимаю, несмотря на это, «обряды» продолжались?..
Либерман уже хотел ответить, как вдруг все его тело сотряс приступ кашля. Бертеги заметил, что по мере того, как собеседник говорил, голос его становился все более свистящим и даже слегка задыхающимся — несмотря на лихорадочное воодушевление, с которым доктор Либерман делился своими познаниями. Но когда Либерман замолкал, он снова выглядел так, словно находился на пороге смерти. Смерти, которая непрерывно подтачивала, грызла, истощала его, дожидаясь своего часа.
— Да, продолжались, — снова заговорил он, отдышавшись. — Сейчас мы живем, как принято считать, в обществе с высокой моралью… но дети исчезают так же легко. Полагаю, происходит как минимум четыре жертвоприношения в год — во время главных праздничных шабашей в начале каждого времени года… Но, возможно, их гораздо больше. И все вокруг знают, что здесь происходит. Но герцоги бургундские, а позже и французские короли никогда не беспокоили местных горожан. Поскольку боялись их тайной силы.
— Понимаю, — с сумрачным видом кивнул Бертеги, — но все же — какая здесь связь с «делом Талько»? Все, о чем вы говорите, было пять веков назад!
— Самая прямая. Чародейство как невроз — это наследственное.
Бертеги чуть не подскочил.
— То есть?
— Есть два способа передачи магических способностей: инициация и наследование. Это знание — или вера, — которое передается с помощью ритуалов. Нечто вроде посвящения, которое происходит из поколения в поколение. Ритуалы разработаны до мельчайших подробностей. О, разумеется, с течением времени город сильно изменился внешне, еще больше разбогател — местные вина приобрели мировую известность… Но традиции остались прежними. Среди нынешних горожан немало семей, на чьих руках кровь — вот уже на протяжении веков… И дети с раннего возраста присутствуют… при всем этом. Видят все… включая самое ужасное и невыносимое. Родители сами проводят обряд посвящения…
— Вы хотите сказать, что все местные жители входят в некое преступное сообщество? Что вот уже пять сотен лет они практикуют… не знаю, как это назвать… человеческие жертвоприношения?
— Нет, но многие из них в самом деле перешли запретную черту. Потомки самых первых здешних обитателей тесно связаны с… неким другим миром и его явлениями… Их ритуалы производят, как бы это выразиться, некую разновидность энергии…
Бертеги подозрительно взглянул на собеседника.
— Энергии? Что вы имеете в виду?
— Здесь постоянно происходят какие-то вещи, которые выходят за рамки обычных явлений. Как будто у смерти здесь больше власти, чем в других местах. Этой энергией, о которой я говорю, буквально пропитан весь город…
Голос Либермана превратился в хриплый шепот. Но в его лихорадочных речах сквозило нечто большее, чем исследовательский пыл ученого: это была одержимость верующего.
— Вы хотите сказать — сверхъестественные вещи? — уточнил Бертеги.
— Да, если вам так больше нравится… Вся эта ненависть, все эти злодеяния не могли не оставить следов. В таких случаях неизбежно что-то остается… Можно сказать, что сам этот город был построен благодаря силам Зла. Природу энергии, о которой я говорю, никто не может ни объяснить, ни изучить. Можно, конечно, попытаться вовсе ее не замечать. Но она здесь. Постоянно. Знаете, о чем говорит легенда? Здешний туман состоит из теней. Белых теней… Это призраки детей, принесенных в жертву в Лавилль-Сен-Жур. Вот почему с каждый годом туман становится все гуще…
Бертеги хмыкнул, что, кажется, отрезвило доктора Либермана.
— Впрочем, на совести города много и обычных криминальных преступлений — я говорю сейчас не о «деле Талько». Они, как правило, более очевидны. В восемнадцатом веке Антон де Вильнев «прославился» тем, что убивал проституток в Париже. Этот французский Джек Потрошитель появился раньше своего английского собрата… В девятнадцатом веке был Фредерик Утремон, прозванный Провансальским огром, потому что он не только убивал детей, но и съедал их… И вот, совсем недавно, Пьер Андреми…