«Как относиться к совпадениям? Может быть, это плоды, выросшие из крошечных, почти невидимых зерен? Или грандиозные землетрясения и обвалы, первопричиной которых стали почти незаметные сдвиги почвы?.. Двадцать последних лет моя жизнь течет широкой рекой, которую ничто не может остановить — даже встречные течения, даже водовороты, заставляющие вспомнить о подводных обитателях мезозойской эры… Берега размываются, и река выедает себе пространство у земли… А вдоль берегов то и дело попадаются заурядные случайности, небольшие совпадения… Они тянутся вдоль всей нашей жизни, словно ряды кариатид, — до тех пор, пока не начинают рушиться под тяжестью собственного веса. И тогда река жизни бездумно увлекает их с собой. Они поглощаются, рассыпаются, дробятся; обломки сглаживаются, полируются, превращаются в мелкую гальку — и в один прекрасный день река снова выносит их на поверхность. Они появляются над водой, словно глаза крокодила, они предательски манят… Как их распознать, различить, определить, как понять, почему они оказались в воде и какая сила потом вытолкнула их именно в этот момент? Пытаются ли они доплыть до устья реки? Умеют ли они плавать? Сколько будет длиться их путешествие — до бесконечности?.. Признаки моей эрозии… Знаки или просто совпадения? Эта река неотделима от меня. Я — ее русло и ее вода. Огромные кувшинки моих снов убаюкивают меня иллюзиями. Я не вольна ничего сделать. Я лишь стремлюсь к той огромной дельте, где соединяются все жизни, сколько их есть на свете, и там я наконец успокоюсь и застыну в неподвижности…»
Никто не знает, что произошло.
Все вдруг содрогнулось: земля, ночь, деревья, скованные зимним сном. Их раскрывшиеся глаза были узкими, холодными, осуждающими…
Некоторые подумали о крыльях Золотой бабочки — легком, едва ощутимом дуновении, предвещающем ужас и великие потрясения. Огромная бабочка расправила крылья и окунула их в кровь — словно в красную пыльцу…
Затем она взмыла вверх — бабочка-охотница, высматривающая добычу в трещинах коры. Ее огромные крылья рассекали воздух над кронами деревьев. Это была великолепная бабочка, сверкающая золотой броней, становящейся все прочнее по мере того, как она забирала одну душу за другой. Ласкающие прикосновения ее острых крыльев разрезали хрупкую плоть. Лучше всего было оказаться в их тени… Смеженные белые веки фьордов распахивались, глаза вглядывались в ночь, и в них вспыхивал ужас при виде огромной бабочки со смертоносными крыльями… Что же произошло? Неотвратимая тень добиралась до чистых душ, забирая у них золото и свет. Жар сменялся холодом. Последний всплеск недоверия. Охваченная сомнением, бабочка повернула обратно на север, в глубину таинственного леса. Сейчас крыльям было легче, хотя они и отяжелели под грузом золота. Их цвет изменился: на них было меньше белого, больше красного.
Цинь выскользнула из своей узкой кровати.
От ее шагов по ковру было не больше шума, чем от листка, упавшего на мох. Она была миниатюрной, как и все девушки, прибывшие из Страны восходящего солнца, но не самой хорошенькой из них. Цинь ненавидела свое круглое лицо и пухлые щеки, в которых почти утопали узкие щелочки глаз.
Она бросила осторожный взгляд на соседку по комнате. Та спала глубоким сном. Маленький будильник в оправе из ракушек показывал половину третьего ночи. Несмотря на опущенные шторы, в безликий номер отеля проник тусклый металлический свет северной ночи. Цинь, бесшумно раскрыв свою спортивную сумку, какое-то время перебирала вещи, потом скрылась за дверью ванной.
Затем все так же неслышно, опасаясь разбудить соседку, отворила входную дверь и, перед тем как закрыть ее за собой, на всякий случай еще раз заглянула в номер. Бледное круглое лицо, на котором одновременно отражались тревога и возбуждение, мелькнуло в узком просвете и через миг исчезло.
Виктория не нравилась себе. По десять раз на дню она проклинала свое имя, уверенная в том, что именно из-за него вся ее жизнь — сплошной вызов. Убеждение было настолько прочным, что она буквально видела воочию это имя, сияющее над горизонтом повседневности. Особенно когда оставалась наедине с собой — размышляла и занималась привычными делами в одиночестве.
Участие в парадных маршах по солнечным улицам своего городка стало для нее просто очередным испытанием. Разумеется, ей пришлось стать лучшей. Каждый раз, вскидывая свой жезл к небесам, она слышала, как толпа выкрикивает ее имя. Но Виктория не испытывала от этого никакой радости. Она к этому привыкла.
Давно выработавшийся рефлекс — всегда быть первой — и на этот раз заставил ее прибыть на место раньше остальных. Стоя здесь в своей расшитой золотом парадной форме и машинально крутя в руках жезл, Виктория даже не думала о том, зачем, собственно, она сюда пришла.
Стефани чувствовала себя по-настоящему свободной только во время парадов.
В ее маленьком городке Браункирхе кожаные штаны до колен уже вызывали у многих улыбки, но баварские традиции по-прежнему сохранялись. Городок не особо жаждал перемен. В результате для большого количества берлинских и мюнхенских пенсионеров он стал излюбленным местом отдыха. Даже в самые мрачные послевоенные годы в каждое второе воскресенье месяца мажоретки проходили парадом по главной городской улице. В нынешнем году Стефани была избрана капитаном. Она вела свой полк, стуча в барабан, от старой гимназии до цветочного рынка, делая небольшую остановку возле старинной церкви из побуревшего камня. В завершение мажоретки демонстрировали «мулине» и другие трюки, после чего возвращались в гимназию уже по другой улице, более неровной и змеящейся между домами, понастроенными как придется.
Вот уже несколько месяцев Стефани чувствовала, что у нее как будто вырастают крылья. Она могла маршировать часами, даже целыми днями, неважно, на виду у публики или без нее, под фанфары или обычный магнитофон. Ей не было дела до зрителей, достаточно было, чтобы ею гордились ее близкие. С тех пор как ее выбрали для соревнований за кубок Европы, она спала и видела, как возвращается с победой и торжественно шествует по украшенным в ее честь улицам Браункирхе.
Она надела высокий кивер из синего бархата с золотым шитьем, надвинув на крутой упрямый лоб, поправила золотые эполеты на мощных квадратных плечах и посмотрела на свое отражение в оконном стекле. В вентиляционной трубе завывал ветер. Совсем как дома, где в зимние вечера иногда бывает так холодно, что приходится целый вечер сидеть перед стареньким телевизором, слушая, как ветер воет над остроконечными крышами соседних домов.
Дурацкая норвежская команда ее не слишком беспокоила. Все эти изысканные кривлянья ничего не стоят по сравнению с силой и отточенностью ее движений.
— Ты не пойдешь? Точно?
Эльза, свернувшаяся клубочком под одеялом, отрицательно покачала белокурой кудрявой головой.
— Это все глупости какие-то, — пробормотала она, подавляя зевок.
Стефани снова развернула маленькую тайную записку. Опять та же самая фраза, так что словарь уже не понадобился: