Она едва не вскрикнула от ужаса, но сила воли, приучившая ее не сдаваться перед любыми испытаниями, и врожденное любопытство приказали ей довершить начатое. Нужно было просто ненадолго вернуться в комнату, чтобы обрести немного уверенности. Грациэлла отступила назад еще до того, как успела додумать эту мысль до конца. Свет из комнаты упал на тележку с грязным бельем, видимо оставленную горничной. Это было кубической формы сооружение из алюминиевых трубок, с подставкой на колесиках. К нему сверху крепился большой полотняный мешок с грязным бельем, сейчас наполовину пустой. Грациэлла, даже немного разочарованная, не могла устоять перед искушением заглянуть в мешок. Она слегка нагнулась, машинально подумав: «Вот как только я наклонюсь пониже, меня толкнут в спину…»
Однако случилось иначе. На голову ей натянули нечто вроде плотного капюшона. Потом ударили по затылку с такой силой, что по телу ее как будто прошел электрический разряд. А потом ее действительно затолкали в мешок с грязным бельем.
Цинь не позволяла себе чересчур отвлекаться на свое отражение в зеркале, хотя сейчас, собираясь на некий тайный смотр посреди ночи, она была красива, как никогда. Зайдя в ванную, она бесшумно оделась, совершая ловкие и точные движения, всегда ей свойственные. Она словно натягивала вторую кожу, лелея про себя самую заветную фантазию. Это было очень давнее воспоминание. Потрепанная книга, которую ее дед купил у букиниста в Киото и часто пролистывал, чтобы убить скуку. Приятели деда, старые господа со сморщенными, словно печеное яблоко, лицами, насмешливо фыркали, когда она показывала им свою любимую картинку на центральном развороте: прекрасный воин в сверкающей золотом одежде сражается с черным рогатым чудовищем, и кончики рогов почти касаются красного плаща. Цинь была уверена, что этот воин — самурай, настолько грозным и одновременно изящным, словно танцор, он выглядел. Дед объяснил ей, что некоторым мужчинам нравится сражаться с быками без всяких на то причин. Подарить ей книгу он отказался. Из этого давнего неудовлетворенного желания, возможно, выросла страсть Цинь к расшитым золотом одеждам. Идя во время парада впереди кортежа, она пылала гордостью, и вся энергия, пробуждавшаяся в ней, трансформировалась в идеальную, каллиграфическую точность движений.
Словно в забытьи, Цинь вышла из комнаты. Не зажигая свет, она шла по коридору, ориентируясь по золотым отблескам, падавшим на стены от ее костюма: словно блуждающие огоньки, они увлекали ее за собой в глубины отеля.
«Никто меня никогда не полюбит» — эта мысль промелькнула в охваченном паникой сознании Грациэллы.
Ее руки были связаны за спиной. Капюшон, который надели ей на голову, на самом деле оказался небольшой выпотрошенной подушкой, замотанной на шее стальной проволокой, больно врезавшейся в горло. Перья кололи лицо, попадали в уши, в нос. Каждый раз, когда Грациэлла приоткрывала рот, чтобы вздохнуть, туда набивался пух, залепляя язык и нёбо.
Она очнулась довольно быстро, но мысли у нее путались. Она висела в мешке вниз головой, ноги запутались в ворохе грязного белья, связанные руки онемели. Кажется, она — точнее, тележка — была неподвижна. Большой полотняный мешок лишь вяло покачивался. Затем до ее ушей донесся какой-то механический рокот. Кричать или даже стонать бесполезно — пух и перья еще сильнее набьются в горло…
Потом ее слегка встряхнуло, и почти сразу раздался металлический лязг: открылись двери лифта. Тележка быстро покатилась по не слишком ровной поверхности, по пути один раз обо что-то ударилась. Наконец послышалось несколько металлических щелчков, мешок сняли с креплений и перевернули. Грациэлла почувствовала, что проваливается в пустоту, но почти сразу же ударилась об пол и заскользила по нему.
Ее тащили волоком, как тюк грязного белья, среди мерного гула и шорохов, наполнявших служебные подвальные помещения.
Итак, вслед за Адрианой она поддалась искушению Золотой бабочки. И теперь это дьявольское существо накажет ее за гордыню, бросив в пламя печи. Что-то подобное она несколько раз видела в фильмах с обилием крови, которые обычно не слишком рекламируют.
Грациэлла напрасно извивалась и пыталась выплюнуть перья, которые уже начали проникать ей в горло: чувство беспомощности было абсолютным. Однако она не ощущала поблизости ничего похожего на тепло раскаленной печи. Вдруг она почувствовала, как ее поднимают и заталкивают вверх ногами в какое-то металлическое изогнутое пространство с множеством маленьких круглых отверстий. После этого тишина стала абсолютно непроницаемой.
Здесь, внутри, пахло мокрой псиной. Грациэлла попыталась повернуться к слабому свету, одновременно ощупывая пальцами связанных рук маленькие круглые отверстия в стальном цилиндре, которым, судя по всему, было место ее заключения; но, стараясь распрямить ноги, она ничего не добилась, а ее согнутые ступни оказались прямо у нее над головой. Внезапно она почувствовала, что ягодицы у нее мокрые. «Здесь вода! И она поднимается!.. Porca miseria, я в стиральной машине!»
Вода действительно быстро поднималась, Грациэлла слышала ее шум и бульканье. Мокрое белье теперь не так сильно спутывало ноги, давая возможность слегка пошевелиться. С жалким писком Грациэлла уперлась в одно из оснований цилиндра, с трудом перевернулась, и ее лицо оказалось прижатым к круглому стеклянному люку.
Охваченная ужасом, она разглядела сквозь ткань лицо Золотой бабочки, неподвижно за ней наблюдавшей.
Заурчал мотор. Барабан начал быстро вращаться. Вода резко хлынула в рот девушки. Намокшие, слипшиеся в комья перья и пух мгновенно заполнили дыхательное горло и трахею, дойдя до самых легких. Воздуха больше не было. Лишь несколько пузырьков поднялось вверх перед расширенными глазами Грациэллы, почти сразу же залепленными густой массой мокрых перьев.
Виктории становилось все жарче. Уже в течение некоторого времени она сидела неподвижно в темном углу, ожидая знака Золотой бабочки. Застывшая в этом странном месте — каком-то подвальном помещении, — испанка терзалась сомнениями: «Я недостаточно красива. Мне недостает смелости, не хватает изящества. Эта проклятая левая нога всегда была моим слабым местом. Она короче правой и искажает фигуру. Я не симметрична. Как это прекрасно — быть симметричной! Тренер постоянно говорит, что я должна работать над равновесием. Слишком поздно. Моя фигура уже сформировалась, а потом начнет деформироваться… Скоро месячные — начнутся как раз в день соревнований… Я буду вся разбухшая от крови… Не везет мне. А отец говорит, что все эти разговоры о везении — ерунда. Не может быть и речи о том, чтобы вернуться без кубка… Отец хочет, чтобы я привезла этот чертов кубок…»
В ее воображении непроизвольно возник образ, удививший ее саму: кубок победительницы, наполненный менструальной кровью, которая сочится из нее, присевшей на корточки над своим трофеем. Виктория решила вообще ни о чем больше не думать. Она смотрела в расстилавшийся перед ней сумрак: он был неподвижен, никакого движения не было заметно в его глубине, никакая бабочка не выпархивала оттуда, неся надежду на золотых крыльях…
На противоположной стене над круглой раковиной из нержавеющей стали поблескивали уцелевшие осколки разбитого зеркала. Чувствуя какое-то странное неодолимое притяжение, Виктория подошла к раковине и склонилась над ней. В раковине лежали остальные осколки.