За фактами скрывается некий смысл, но, тем не менее, прежде всего — факты.
Юные девственницы спускаются в подземный лабиринт, привлеченные некой сияющей химерой…
Нужно расшифровать этот образ, эту маску, эту роль. Вопрос не в том, кто этот таинственный мифический персонаж, а в том, почему он это сделал.
— Ты мне веришь, крестная?..
— Конечно…
Анжела и Жозетта сидели на кроватях напротив друг друга, их вытянутые ноги почти соприкасались. С самого начала разговора Анжела чувствовала потребность утешить крестницу, однако по-прежнему держала руки сложенными на коленях. Она ни на секунду не заподозрила, что малышка может быть причастна к убийствам. Но за потоком стенаний и жалоб, которые понемногу начали ее раздражать, явно скрывались умолчания о каких-то маленьких тайнах. Когда девушка наконец замолчала и опустила глаза, Анжела поняла, что та ждет от нее ответной откровенности.
— Что именно твоя мама тебе рассказала?
— О чем? — спросила Жозетта с неискренним удивлением.
— Ну-ка покажи мне ту заметку…
Жозетта растерянно моргнула, потом повернулась к ночному столику.
Анжела стиснула зубы, увидев старую газетную вырезку. Она никогда раньше не читала эту заметку, но событие, о котором в ней говорилось, помнила во всех подробностях. Бремя скорби давило на нее все эти годы. Исчезнет ли оно когда-нибудь?
— Там, в общем-то, никаких деталей… Но теперь все говорят, что ты принесешь нам несчастье… А ты сама как думаешь, мы выиграем кубок?
При одном только упоминании о кубке Анжела в ярости смяла пожелтевший листок. Жозетта, кажется, совсем забыла о недавней гибели семи девушек. Стоявший перед глазами Анжелы образ мертвой, застывшей от холода Кристаль в расшитом костюме мажоретки исчез вместе со скомканной вырезкой.
— Простой пересказ мало о чем говорит, Жозетта…
Она запнулась и с трудом проглотила слюну, словно это было горькое лекарство. Жозетта села по-турецки на край кровати и взяла Анжелу за руки.
— Мне было столько же лет, сколько тебе сейчас…
Жозетта невольно улыбнулась и осторожно расправила заметку, взглядом прося крестную продолжать.
— После ухода матери отец был безутешен… Это продолжалось долгие годы, мы, я и сестра, боялись, что он сойдет с ума… Он постоянно ругал Кристаль, устраивал скандалы из-за пустяков. Мы от него прятались — дом был огромный… Все эти скандалы всегда заканчивались прятками — мы убегали, смеясь во все горло. Когда мы подросли, мы уже ясно видели, что отец не в себе, но мы к нему привыкли, понимаешь?.. Это ему принадлежала идея, чтобы мы стали мажоретками. Мы никогда об этом не думали, нам это казалось какой-то чепухой — но мы на все были готовы, лишь бы он был нами доволен… Отец сделал сотни наших фотографий, почти одинаковых. Надо сказать, что мажоретки-близняшки во главе парадного шествия — это действительно стало сенсацией. Со временем Кристаль стала все больше бояться этой отцовской одержимости… Мы были похожи, но она все же отличалась от меня… была более хрупкой, более уязвимой… может быть, и более красивой. Она и отец ругались перед каждым парадом. Накануне какого-то особо торжественного мероприятия она исчезла.
— Куда?
— Никто не знал. Отец был вне себя от злости. Я промаршировала без нее, в первый и последний раз. Вечером, когда все закончилось, отец окончательно взбесился и начал искать ее по всему дому. Он был уверен, что она где-то спряталась. Я всю ночь ее искала вместе с ним. Это он ее нашел. В холодильном шкафу. Уже застывшую…
— Значит, то, что говорят, правда?
— А что говорят?
— Что она покончила с собой…
— Да нет же! Она просто не смогла открыть дверь изнутри!
— Извини.
— Ничего…
— Поэтому ты с тех пор боишься холода?
— Да, у меня много лет были приступы озноба… И снились кошмары по ночам. А потом это прошло.
— Полностью?
— Теперь твоя очередь рассказывать.
Коленопреклоненный силуэт Бьорна четко вырисовывался в свете лампы, горевшей над запасным выходом. Наклонившись к двери и прижав ухо к замочной скважине, он ловил каждое слово, сказанное в комнате. Услышав смех, он изумился. Кто может смеяться, когда гибнут невинные создания? Подождав несколько минут, пока смех не утих, он постучал.
Дожидаясь, пока ему откроют, он еще раз перебрал трех золотых бабочек. Две их них были нарисованы на рекламных проспектах отеля, на развороте с фотографиями сауны, третья — на квитанции из прачечной. Золотые чернила оставляли блестящие следы на пальцах. Каждое изображение сопровождалось указанием времени и надписью:
You
Den cyllen sommerfugl
Бьорн напевал эту строчку из детской песенки, чтобы немного унять возбуждение. Интуиция привела его к начальному этапу разгадки. Теперь он наконец понял, почему Жозетта отправилась в сауну в тот вечер.
Чувствуя облечение от того, что теперь на нее больше не давит бремя тайны, Жозетта всматривалась в широкое лицо комиссара, который одновременно изучал рисунки и слушал рассказ Анжелы.
Затем Бьорн переключился на Жозетту, даже не пытаясь избавиться от навязчивого мотива песенки, все еще звучавшего в голове. Французская мажоретка была уверена, что она одна получила такое послание, до тех пор, пока Адриана не объявила, что Золотая бабочка выбрала ее. Позапрошлой ночью Жозетта действительно отправилась в сауну, но, услышав чьи-то шаги в коридоре, испугалась и вернулась к себе.
Второе приглашение Золотой бабочки она обнаружила у себя под подушкой. Ее соседка по комнате, насмерть перепуганная, умоляла ее ничего не говорить полиции. С учетом всего случившегося было очевидно, что смертоносное насекомое расширило крут своих адресатов.
Бьорн казался не столько удивленным, сколько заинтригованным.
— Ну, по крайней мере, теперь у нас есть объяснение для ваших позавчерашних ночных прогулок. Теперь мы знаем, что это Жозетта пыталась войти в сауну в три часа ночи. Ты права, Анжела, в ресторане она появилась в три часа пять минут по дороге обратно к себе в номер.
— Ну что ж, тем лучше, — сказала Анжела. — Теперь нужно предупредить всех остальных девушек, чтобы они тут же сообщили вам, если кто-то из них получит очередное послание в том же духе.
— Наоборот, не нужно никому ничего говорить! — возразила Жозетта. — Если Бабочка отправит кому-то очередное послание, можно будет заманить ее саму в ловушку.
— Да, но не забывай, что этот второй гаммельнский крысолов обладает большой силой убеждения, — задумчиво произнес Бьорн. И, убрав сложенные буклеты в карман, добавил:
— Так что одного сачка для бабочек может оказаться недостаточно.
Властный голос, слишком резкий для того, чтобы быть благозвучным, раздавался над головами полицейских, столпившихся в кабинете директора отеля. Каждый невольно приподнимался на цыпочки, чтобы увидеть Крагсета.