Он опять нащупал руку Елены. Она тихо пожала его пальцы, и оба замерли, ошеломленные открывшимся перед ними зрелищем.
Елена не знала, как определить свои ощущения, – ей столько раз рассказывали об этом сказочном подземном дворце, магическом источнике мудрости и разума. А сейчас, когда рассеялся туман, она поняла, что рассказы Фатера не соответствовали истине. Это вовсе не был Дворец Света и Разума. Это был Мавзолей Смерти.
Зал настолько высок, что потолка не видно. Далеко вверху угадывалось темное пространство с серебряными гвоздиками звезд. Откуда здесь звезды? – какой-то свод должен же быть, иначе зачем все эти колонны? Они заполняли все помещение, как роща мертвых, лишенных ветвей деревьев…
Она уже собиралась двинуться вперед, но вдруг почувствовала, как чья-то костистая рука сжала ее запястье. Она и не заметила, как Фатер подкатил на своей каталке.
– Этот лабиринт для тебя великоват, Елена, ты сама не справишься. Лучше, если ты будешь следовать за мной.
Он взялся за рычаг на пульте управления и сдвинул его вперед. Каталка покатилась к первому ряду колонн, оставляя за собой узкий двойной след. Белые тени коммандос следовали за Фатером. Они все время пригибались и оглядывались, словно ожидая нападения. Человек-жаба, раскачиваясь, неотлучно следовал за Эберляйном.
У Дона закружилась голова. Он был уверен, что все это не может происходить в действительности. Могадон подействовал – Дону оказалось совсем не трудно примириться с мыслью, что он галлюцинирует.
Елена рывками тянула его за собой, и ему ничего не оставалось, как, то и дело спотыкаясь, послушно следовать за ней. Зачем немцы притащили его сюда, он, как ни пытался, понять не мог.
Они шли мимо бесконечных колонн – вблизи колонны казались на удивление тонкими, похожими на тлеющие голубоватым свечением гигантские бенгальские огни. Дон никак не мог понять, каким образом такие тонкие опоры могут удерживать исполинскую тяжесть нависших над ними скал.
Он почему-то вспомнил Бубе, ее полуразвалившийся дом, гниющие яблоки в саду… стеклянный стол, под которым он любил лежать, слушая ее рассказы.
Пока он еще жив, жива и она, потому что живы в нем ее рассказы, как незаживающие ожоги. Но если он погибнет, погибнет и Бубе, и открывшаяся ему истина будет забыта навеки.
Он никогда не понимал, почему он так безумно любил бабушку, – ведь она своими рассказами, по сути, искалечила ему жизнь. Он не мог облегчить ее мучений. Даже ребенку не под силу повернуть время вспять. Насколько он себя помнил, он всю свою жизнь боролся с детскими страхами. Но сейчас, в этом ледяном подземном царстве, эта борьба казалась бессмысленной.
Дон посмотрел на Елену – она тоже пребывала в глубокой задумчивости.
Ее вел через ледовое подземелье голос матери. Мать шептала что-то о ласковом солнышке на балконе в южном пригороде Неаполя – наконец-то она сможет туда вернуться.
Это никак не обитель покоя, думала Елена, оглядываясь. Даже люди из Фонда не могли понять предназначение этого зала. Сейчас ей казалось, что она находится на границе двух миров и пленка между этим миром и тем, что лежит за его пределами, почти неощутима.
Ее мыслям помешала внезапная остановка. Фатер поставил свое кресло-каталку на тормоз и подозвал одного из коммандос – того, кто у них, очевидно, был за старшего.
Офицер снял с плеча автомат и передал его Фатеру. Тот дулом показал на расщелину примерно в сотне метров от них и жестом приказал рассредоточиться. Потом нажал на кнопку, и каталка двинулась дальше.
Дона вдруг охватило странное равнодушие. Он решил примириться с судьбой. Эта сверкающая зола, тонкие светящиеся колонны, поднимающиеся к невидимому потолку, сырой холодный туман… не все ли равно?
Но когда они прошли через колонный зал и оказались на открытом пространстве, сердце его забилось с такой скоростью, что вряд ли помогло бы все содержимое его сумки.
То, что он увидел перед собой, напоминало доисторическое захоронение – грубо высеченные огромные камни, поставленные по кругу диаметром не меньше ста метров. Но в середине этого Стоунхенджа… в самом центре круга он увидел то, от чего у него всю жизнь возникал рвотный рефлекс, и побороть его ему никогда не удавалось.
В середине каменного оцепления висело в воздухе черное солнце, а из его диска тянулись двенадцать крючковатых, как у свастики, лучей. Это было именно оно, die schwarze Sonne. Оно парило посреди камней, ничем не поддерживаемое, бросая вызов закону всемирного тяготения.
Елена сразу его узнала – эту легенду она слышала с первых дней своей жизни в Вевельсбурге. Фатер давным-давно объяснил ей, почему Карл Мария Вилигут велел сделать мозаичное изображение черного солнца в самом центре зала в северной башне.
Это был вход в иной мир, вблизи от черного солнца шепоты и видения были особенно отчетливыми… Это был своего рода приемник со сверхчувствительной антенной, принимавший сигналы… откуда?
Но сейчас ее внимание привлекло совсем другое.
В центре гигантского помещения несколько длинноволосых парней собирали какую-то конструкцию в виде металлического амфитеатра с шестью сиденьями, соединенными тонкими шлангами. Командовал ими старик с глубоко провалившимися в глазницы глазами.
Чтобы не смотреть на черное солнце, Дон наблюдал за латиноамериканцами. Все они натянули резиновые маски с прорезями для носа и рта, и маски эти почти сразу начали мерцать в колдовском ритме электромагнитных волн мозга.
Ривера подсоединил один из кабелей к контакту у виска. Кабель тянулся к следующему сиденью. То же сделал и второй латиноамериканец. Потом третий. Когда все они подсоединили кабели к контактам, они напомнили Дону какую-то машину, собранную из живых людей.
Агусто Литтон подал Ривере знак начинать. Вновь зарокотал гром, и кабели, один за другим, засветились зеленоватым светом.
Дон вопросительно посмотрел на Елену, но та, похоже, понимала не больше, чем он сам.
Фатер возился со своим автоматом, не сводя единственного глаза с происходящего.
Немецкие солдаты заняли позиции за камнями.
Дон вспомнил про Эву и поискал ее взглядом. Но ее там не было – в магическом круге под черным солнцем были только Литтон и шесть его подчиненных, соединенные кабелями в единый организм.
Черное солнце изменилось. Диск его стал на вид мягким, как черная глина, и начал медленно вращаться – сначала очень медленно, потом все быстрей и быстрей.
Под конец скорость вращения диска увеличилась настолько, что он стал похож на черный водоворот, всасывающий последний свет в зале. Изогнутые лучи его, казалось, тоже стали длиннее, и один из них чуть не коснулся лица женщины, когда-то называвшей себя адвокатом Эвой Странд.
Дон, должно быть, просто ее не заметил – он все время старательно отводил глаза от черного солнца, а она стояла как раз под ним.