Другое дело — наличие „существенных“ и „однозначных“ улик, подтверждающих его участие в совершении тяжкого преступления, а также „серьезных оснований в опасности данного субъекта для общества“.
Но из всех имеющихся у нас на сегодняшний день фактов мы обязаны это исключить.
На основании вышеизложенного следует, что единственным доступным для нас способом получения его ДНК является прямое изъятие отходов органического происхождения его жизнедеятельности с единственным условием, при котором этот материал был утерян данным субъектом случайно либо оставлен непроизвольно в течение его обычной дневной активности.
Учитывая маниакальную чистоплотность задержанного RK-357/9, прокуратура уполномочивает тюремную охрану на доступ в его камеру без предварительного уведомления с целью осмотра помещения на предмет выявления в нем вышеуказанного органического материала.
Надеемся, что данные меры окажутся весьма целесообразными.
С уважением, заместитель прокурора
Мэтью Седрис».
Военный госпиталь г. Р.
16 февраля
— Брось, пусть говорят что хотят! Ты — очень хороший полицейский, тебе ясно?
Сержант Морексу для выражения полной солидарности с Милой продемонстрировал весь свой пылкий цыганский темперамент. Никогда прежде он не обращался к ней с такой печалью в голосе. В его словах ощущалась почти отеческая теплота. Однако девушка чувствовала, что не заслуживала такого покровительственного отношения. Неожиданный звонок начальника застал Милу как раз в то самое время, когда ее ночные похождения в приюте получили огласку. Несмотря на то что для спасения собственной жизни девушка применила законную самооборону, она нисколько не сомневалась в том, что именно ей вменяли в вину смерть Рональда Дермиса.
Мила была помещена в один из военных госпиталей. Выбор не случайно пал на это медицинское учреждение, а не на обычную гражданскую клинику, поскольку Роке предусмотрительно подумал о том, чтобы упрятать девушку подальше от излишнего любопытства со стороны прессы. Именно по этой причине она одна занимала целую палату. Когда Мила спрашивала персонал больницы о том, почему нет других больных, в ответ звучала лаконичная фраза, согласно которой этот медицинский комплекс был специально построен для лечения лиц, зараженных в результате возможных бактериологических атак.
Постельное белье менялось раз в неделю, чистые и проглаженные простыни. В аптечке просроченные лекарства незамедлительно заменялись на новые. И все эти расходы в расчете на дальнюю перспективу, на тот случай, если кто-нибудь вдруг решится выпустить на свободу генетически модифицированные вирус или бактерию, которые в любом случае не оставят после себя ни одной живой души.
«Полное безрассудство», — подумала Мила.
На рану руки было наложено сорок швов. Зашивавший ее вежливый хирург при обходе даже не удостоил своим вниманием другие шрамы.
Он ограничился только одной репликой:
— Для пулевого ранения могли бы найти место получше.
— А какое отношение к пулям имеют вирусы и бактерии? — Вопрос девушки прозвучал весьма провокационно. Врач только улыбнулся.
Затем уже другой доктор осматривал ее пару раз, измеряя давление и температуру тела. Воздействие мощного снотворного, подмешанного отцом Тимоти, прошло само собой по прошествии нескольких часов. Остальное довершило мочегонное средство.
У Милы в запасе было много времени на размышления.
Но она не могла думать ни о чем другом, кроме как о девочке под номером шесть. В ее распоряжении не было целого госпиталя. Мила больше всего надеялась на то, что Альберт постоянно давал ей болеутоляющие средства. Эксперты в области медицины, созванные Роке для высказывания своих версий по поводу вероятности выживания девочки при таких обстоятельствах, выражали полный пессимизм не столько в отношении тяжких физических увечий, сколько в отношении болевого шока и стресса, которому она была подвергнута.
«Может, она еще даже и не заметила отсутствия руки», — подумала Мила. Это часто случается с теми, кто только что перенес ампутацию. Она слышала истории о людях, получивших на войне страшные увечья и которые, несмотря на потерю конечностей, все еще продолжали ощущать отголоски чувствительности в этой части тела, улавливая помимо боли чувство телодвижения, а иногда даже и зуд. Медики называют его «восприятием воображаемой конечности».
Эти мысли глубоко взволновали Милу. Гнетущее безмолвие палаты, в которой лежала девушка, только усиливало ее растущее беспокойство. Вероятно, впервые за долгие годы она захотела оказаться среди людей. До звонка Морексу ее еще никто ни разу не посетил. Ни Горан, ни Борис, ни Стерн и уж тем более Роза. А это могло значить только одно: они решают, как поступить с Милой — оставить ее в команде или нет. Даже если и окончательное решение останется за Роке.
Ее раздражала собственная наивность. Возможно, Мила действительно заслуживала их недоверие. Единственное, что ее успокаивало, так это уверенность Горана в том, что Рональд Дермис не мог быть Альбертом. В противном случае шестой девочке уже нечем было помочь.
Будучи в изоляции, Мила ничего не знала о ходе следствия. Она спросила у приносившей завтрак медсестры о последних известиях, и та спустя некоторое время появилась в ее палате с газетой в руках.
Первые пять страниц издания были посвящены исключительно теме розыска детей. Просочившаяся в прессу скупая информация трактовалась на разный манер и раздувалась до невероятных размеров. Люди жаждали новостей. После того как общественности стало известно о существовании шестой девочки, в стране развернулась целая компания солидарности, подталкивавшая каждого человека на поступки вплоть до недавнего времени необъяснимые, такие, к примеру, как организация ночных молебнов или групп поддержки. Был выдвинут почин: «По одной свече в каждом окне». Эти огоньки означали ожидание «чуда» и должны были быть погашены только в случае возвращения девочки домой. Люди, привыкшие пренебрегать жизнью, благодаря этой трагедии испытывали абсолютно новые ощущения: человеческое общение. Им больше не требовалось искать повод для установления контакта с окружающими. Поскольку теперь было вполне очевидно существование одного общего дела, объединявшего всех: сострадание к этому ребенку. И оно помогало людям находить общий язык. Они делали это повсюду: в супермаркетах, барах, на рабочем месте, в метро. По всем каналам телевидения только об этом и говорилось.
Но среди всех предложений одно вызвало настоящую сенсацию, поставив в затруднительное положение даже следователей.
Вознаграждение.
Десять миллионов тому, кто предоставит информацию, способную помочь спасти девочку. Такая огромная сумма не замедлила вызвать яростные споры. Кто-то придерживался мнения, что это отравит добровольное проявление чувств солидарности. Другие находили эту идею вполне уместной: наконец что-то сдвинется с места, поскольку за внешним проявлением сочувствия скрывался чистой воды эгоизм, и что только при условии обещанного вознаграждения эта трагедия возымеет на людей действие.