Так, теперь это уже личные счеты.
Машину угнали, и не было никакой возможности добраться до Голливуда, кроме как на общественном транспорте, но я очень сомневаюсь, что водители в дружественном нам соседнем районе позволят Болотной Твари сесть в автобус, пусть даже у нее имеются необходимые восемьдесят пять центов, которых у меня, кажется, не было. Так, такси тоже отпадают, хотя бы только потому, что они в Лос-Анджелесе такое же частое явление, как богатенькая девочка на «форде-пинто», [37] а если я сниму трубку в телефонном автомате, чтобы позвонить, то приклеюсь к ней навеки.
Значит, мне придется идти пешочком, шлепая настолько быстро, насколько мне позволят мои ноги, покрытые слоем смолы. Если бы кто-то приехал и отскоблил мои лодыжки, то смог бы снабдить энергией Манхеттен на несколько недель. Я старался идти по аллеям и темным местам в надежде избежать столкновений с другими формами жизни. По дороге в Голливуд я встретил дворняжку, которая пила бог знает что из старой банки из-под супа. Несчастная тварь посмотрела на меня, глаза у нее вылезли от удивления, и она поспешно ускакала прочь, опасаясь, что запыхавшийся, шаркающий ногами динозавр лишит ее статуса Самого Потасканного Создания.
Это путешествие продолжалось вечно, но оказалось, что в пути будут еще остановки. Я умудрился пройти поблизости от бульвара Беверли и был удивлен, что улицы не так пустынны, как должны бы быть в столь поздний час. По тротуарам бродили толпы проституток, покачиваясь на десятисантиметровых каблуках, подтягивая блестящие юбчонки наверх так, что они в среднем заканчивались чуть ли не под шеей.
От них несло сильными духами, и не чем-то там привлекательным, и не отталкивающим мускусом, который испускали многие человеческие самки, а каким-то смешанным парфюмом, ударявшим в ноздри словно пушечное ядро. Мне пришлось заткнуть нос, чтобы защититься от этого зловония.
Но от этого запаха, аромата шлюх, в моей голове как из пулемета строчили мысли. И вскоре у меня даже появилось какое-то подобие плана действий, я снова расчехлил свой газоанализатор, чтобы он сделал свое черное дело.
Я вдыхал прохладный ночной воздух, и мой нос пробивался через сильные запахи, искусственно созданные людьми, в поисках одного-единственного аромата, который даже в носу съеживался, словно стараясь слиться с толпой. Я шел по авеню Ла Бриа и знал, что вскоре отыщу запах этой самки, хотя бы только потому, что это ее владения, а сейчас — час пик для похотливых членов. Ну, если только она не отправилась уже баиньки в «Шато Мармон».
С каждым новым шагом я делал еще один глубокий вдох, а затем очищающий выдох. Любой запах, не принадлежавший динозаврам, тут же отбраковывался, это не то, что мне нужно сегодня вечером. Хотя мне это и вообще не нужно, ни сегодня, никогда…
И вот он возник, слабенький, но точно он. Сосна и запах осеннего воздуха. Да, это его основные ноты. Затем я быстро очистил его, отделил зерна от плевел и вскоре имел уже отличный «обонятельный» портрет: смесь жвачки и свежевскопанной земли.
А вот и она сама, демонстрирует свои формы клиентам, проезжающим мимо на машинах с опущенными стеклами и явственными либидо, трясет своей искусственной человеческой задницей, чтобы все видели. Ее тело плотно облегало красное мини-платье, даже мини-мини-платье, без рукавов, с крошечным топом и практически несуществующей юбкой. Серебряные туфли на шпильках, яркий макияж, а ногти на руках почти такие же длинные, как каблуки, могут оставить на вашей спине серьезные повреждения. И вот она уже одна, побрела куда-то в гордом одиночестве по темным улицам мимо пустых витрин.
Я прокрался дворами и возник прямо перед хорошо знакомой мне шлюхой.
— Стар, — прошептал я, — пора расхлебывать кашу, которую ты сама заварила.
Пока она не успела среагировать и воспользоваться возможностью оповестить других дамочек легкого поведения, что что-то не так, я зажал ей рот рукой и потащил ее в темный переулок. Она пыталась укусить меня за пальцы, но ей в рот набивалась смола, и она еще две минуты отплевывалась от этой гадости.
— А я тебя искал, — сказал я тихо, но настойчиво. — Ты у нас неуловимая птичка.
— И кто ты такой, мать твою?
— Меня зовут Рубио, мы как-то раз уже встречались. Небольшая вечеринка у тебя в номере.
— Ну. Я тебя еще раз спрашиваю, кто ты такой, черт тебя побери?
— А тебе мой предыдущий ответ не понравился? Ладно, попробуем вот так. Я тот парень, который может спасти тебя от перспективы следующие несколько лет пахать на каменоломнях под палящим солнцем. Готов поспорить, в тюрьме не так уж много членов. Ну, для тебя может пара бабенок найдется…
Да, изображать из себя плохого копа у меня хорошо получается, жаль только — это умение мне пригождается примерно раз в год.
— Продолжай, — сказала она заинтересованно.
— Мне кажется, у тебя завалялся пенис моего клиента.
Она попыталась вывернуться из моих рук.
— Что? Я не…
— Очень ценный пенис, насколько я понимаю. Муссолини.
— Ты не сможешь доказать…
— А мне и не нужно доказывать, — сказал я. — Если уж на то пошло, то я не хочу. Так что об этом не беспокойся. Я прошу тебя о любезности. И если ты окажешь мне ее, то я прекращу тебя искать и сделаю так, что Минский тоже перестанет тебя преследовать. Я понимаю, тебе нравится этот… предмет, и, если ты сделаешь то, что я прошу, он в твоем полном распоряжении.
— И ты защитишь меня от копов?
— Только по этому вопросу, — сказал я, чтобы она уяснила мои намерения, — а все остальное уж сама, дорогуша. Но, может, смогу замолвить за тебя словечко. У меня есть связи.
Я дал Стар несколько секунд поразмыслить, но более простого решения придумать было нельзя.
— И что ты хочешь? — спросила она, слегка смягчившись.
У нее в сумке нашлась ручка, я схватил с тротуара рекламку концерта какой-то новой панковской группы в одном из клубов на Сансет.
— Наклонись, — сказал я, и Стар охотно приняла нужную позу и начала подтягивать и без того короткую юбку, чтобы обеспечить мне доступ…
— Оставь свою чертову юбку в покое! — прикрикнул я, а затем снова понизил голос до шепота и сказал: — Я не интересуюсь… Слушай, я не хочу секса, просто нужно написать записку.
— И все? — чирикнула она, и на долю секунды я увидел перед собой маленькую девочку, которая когда-то владела этим юным телом и умом. На ее лице засияло какое-то невинное облегчение, взгляд потеплел, и она улыбнулась. Но затем это выражение исчезло, и снова ухмылка проститутки вернулась на ее некогда красивое лицо.