Мы веселились. Поднимали тосты. Распевали песни о нашем мужестве и мужской силе. Мы были викингами и грабили и пьянствовали.
Тиг вышел из палатки отлить. Я отправился следом.
— Охренительная победа! — помню, сказал я. И пока мочился, песок под ногами расступался, словно ускользая, — либо от ветра, либо от запаха виски.
— Хороший был день, — хлопнул меня по спине Тиг.
— Да мы же их в порошок стерли! У них минимум двести пятьдесят восемь убитыми!
— Забудь о цифрах. Утром проснулся, вечером лег, значит, день задался.
В последние месяцы я целиком проникся философией Тига.
* * *
Потом разговор свернул на родные города и тому подобные семьи, и когда я сказал Тигу, откуда родом, глаза сержанта сощурились в узкие щелочки. Я сразу понял — название ему знакомо. Это было более чем странно, поскольку даже жители соседних городков за три-четыре поселка от нашего никогда о нем не слышали.
— И Кашекиана знаешь? — спросил Тиг.
— Как же, Грег, Тилли, знаю, конечно.
И тогда сержант рассказал мне, как этот гнойный пидор погиб на самом деле.
Грег Кашекиан пришел в армию примерно таким же, как закончил старшую школу, — выдающимся козлом с большим самомнением, но теперь у него появились оружие и форма, а вместе с ними и новый способ козырнуть своими габаритами и силой. Как и я, он поступил в морскую пехоту и так же, одним из лучших, прошел тест на контузию. Большие черепа с маленькими мозгами в нашем городке встречались чаще, чем в среднем по стране; не иначе в воде у нас что-то этакое.
Тиг сказал, что с первого дня Грег очаровал остальных парней своего взвода убогим остроумием и буграми мышц. Все вдруг стали его записными приятелями, всегда готовыми послушать истории о матчах, в которых он победил, и девицах, которых трахнул, и Тигу пришлось потратить немало времени и сил, чтобы вернуть подчиненных на грешную землю к неотложным боевым задачам, выбив из головы мысли о футболе и бабах. Тигу с первого взгляда не понравился мой бывший сосед, хотя долг обязывал сержанта относиться к Кашекиану как к любому новобранцу.
Наш перс-американо выказал себя с наилучшей стороны еще и в роли танкиста-стрелка, способного определить цель на невероятном расстоянии. Курс боевой подготовки Грег Кашекиан закончил с самыми высокими оценками, которые когда-либо ставили рядовому на этой базе, и званием капрала в кармане — обещали присвоить сразу по окончании первого срока в Африке.
Если я правильно помню, мамаша Кашекиан получила сертификат о посмертном присвоении звания капрала своему сыну вместе с его пеплом.
— В Африке тогда было потише, — рассказывал мне Тиг тем вечером. — Они еще не применили биологическое оружие, а мы не забросали их зажигательными бомбами. В Найроби обстановка оставалась стабильной: ни одного настоящего боя — все больше маневры, иногда легкая разведка. Танки ползали по пустыне, но оружие было на предохранителях; за две недели мы не причинили противнику ни малейшего урона. Восемнадцать дней без единой стычки, неприятеля и в глаза не видно, и парни перевозбудились. Какой-то друг приятеля одного из сержантов-снабженцев втихаря провез порножурналы; Кашекиан вообразил себя Санта-Клаусом, скупил всю партию и раздарил друзьям.
Посреди ночи мы объявили учебную тревогу. Взвод повскакивал с коек и прыгнул в танки, чтобы в темпе ползти по песку на разведбазу, которая у нас была в двадцати километрах к югу от лагеря. Я сел в полугусеничный вездеход и сопровождал группу, наблюдая за ходом учений и делая записи для командира части, отдавшего приказ о ночной учебной тревоге.
На полпути я услышал этот звук. Поднял голову и увидел белый шлейф инверсионного следа, взрезавший воздух, как пирог, — из ближайшего танка высоко вылетело кресло управления. Я видел, как оно зависло в воздухе на долю секунды и сорвалось вниз, словно подстреленный на лету воробей, с размаху шмякнувшись на твердый песок — чертов парашют не раскрылся.
Я — газ в пол, выкрутил руль, через пять секунд подлетел к бесформенной металлической глыбе на песке, а в голове крутилось: танки, катапульты под сиденьями, механические неисправности, недели муторного дознания и объяснений в ходе неминуемого следствия, быть мне в бумажках по самые яйца… Но, подъехав, я увидел, что этот Богом проклятый урод Кашекиан, изломанный и окровавленный, сидит в искореженном кресле управления, штаны на щиколотках, трусы на коленях, в одной руке намертво зажат журнальчик типа «Мокрые киски», в другой — собственный хрен. Может, он и помер, но морда у сукина сына была счастливая.
Мораль: легендарные волосы на ладонях, ребята, могут оказаться самой пустяковой из ваших проблем.
Неофициальное расследование пришло к выводу, что Грег Кашекиан, университетский король, отец незаконнорожденного сына и американский патриот, использовал свои руки не по назначению и излишне резкий рывок при мастурбации со свистом послал его в небо навстречу судьбе. Официальное расследование, напротив, причиной несчастного случая назвало случайный отказ оборудования и проинформировало все заинтересованные стороны, что военные специалисты уже занимаются этой проблемой. Сообщение родственникам и знакомым, что их надежный, как скала, защитник оказался таким говном, дало бы пишу нежелательным толкам, поэтому дело уладилось и затихло быстро и хорошо.
Не могу сказать, что меня опечалила смерть Грега Кашекиана, но я не радуюсь его гибели или тому, как он умер. Поступать так означало бы не уважать всех служащих в вооруженных силах, и, несмотря на личную неприязнь к отдельному представителю ВС, я не стану стричь кувшинноголовых [16] под одну гребенку, лишь бы позлорадствовать по поводу перса, получившего повышение (правда, не такое, как надеялся).
По возвращении из Африки я сходил к нему на могилу и, увидев на надгробии поставленные кем-то банку вазелина и журнал «Мокрые киски», остро пожалел, что это сделал не я.
Кстати, о чтении: сегодня утром мне удалось тиснуть несколько книг из библиотеки, которые могут оказаться небесполезными в поисках второго обитателя гостиницы. «Отлов и выживание» Джеймса Маккуарри, которую я цапнул со стеллажа, отлично соответствовала теме: в названии сочетались две концепции, в настоящее время подчинившие мою жизнь. К сожалению, это произведение начала двадцатого века скорее тянуло на поваренную книгу белки, чем имело отношение к моей ситуации. В самом крайнем случае сойдет на закуску, если я когда-нибудь решусь развести огонь.
Еще у меня есть «Приключения швейцарской семьи Робинзонов». Это скорее развлекательное чтиво, не содержащее ценных для меня сведений, хотя, кажется, я помню один отрывок еще со школы.
Невероятно. Поразительно. И снова невероятно.
Час назад, когда я печатал последний абзац о семье Робинзонов, дистанционный датчик движения в моем заднем кармане завибрировал. Сначала я резко обернулся, решив, что какой-то бродячий пес проник в отель с Тайлер-стрит и приготовился попировать моей задницей, но тут же вспомнил, что означает это жужжание. Я вскочил на ноги и кинулся в коридор, по пути схватив «маузер» для обороны на расстоянии и удавку на случай рукопашной.