— Года два-три, я полагаю.
— Как вы познакомились?
— На благотворительном вечере.
— В пользу?…
— Понятия не имею. Рак, лейкемия, изящные искусства, нет, я правда не знаю.
Я невнятно бормочу:
— Вы были его… любовницей?
Потрясение от столь прямолинейного вопроса не состоялось.
— Мне больше нравится слово возлюбленная.
— Вы же знаете, что он был женат.
Сара вздрагивает, прищуривается. Она разгрызает ледяной кубик, поджимает губы:
— Да, я знала, что он был женат.
— Значит, вы были его любовницей. Когда вы начали трахаться?
— До чего ж вы мило выражаетесь, мистер Рубио.
— Я детектив, а не поэт.
— Но вполне могли бы оставаться в рамках приличий. Вы пришли в мою гардеробную, ко мне на работу. Я очень рада пригласить вас выпить и поболтать, но если разговор пойдет в таких… вульгарных тонах, мне придется попросить вас удалиться.
Слегка пережал — есть у меня такое свойство. Если подумать, именно оно вышвырнуло меня из Нью-Йорка и приличного общества девять месяцев назад. Я отступаю и, дабы продемонстрировать свою готовность поупражняться в хороших манерах, снимаю шляпу и кладу ее на стол.
Сара улыбается, и вновь воцаряется мир. Ее пойло опускается до угрожающе низкого уровня, и она облизывает край стакана длинным, крепким языком, извивающимся между идеально белыми зубами. Похлопывая лежащую рядом с ней подушку, она говорит:
— Давайте садитесь. Не выношу разговаривать с мужчиной, если не могу заглянуть ему в глаза.
У меня растет ком в горле, так что надеюсь, она еще раз предложит мне выпить, чтобы смыть его.
— Я и отсюда прекрасно вас вижу.
— А вот я нет. Близорукость.
С неохотой я занимаю место на диване, стараясь держаться подальше от свидетельницы, но у Сары Арчер явно другие соображения. Она вскидывает ноги и устраивает их у меня на коленях. Педикюр у нее свежий, ногти светло-фиолетовые.
— Так вот, вы должны понимать, как трудно мне говорить о Раймонде. Не в моей воле было стать его… женой… — ее губы вновь кривит горькая усмешка, — но он был очень мне близок. Даже для «любовницы».
— Понимаю. Я вовсе не хотел вас обидеть…
— Разве дело еще не закрыто?
— Именно это мне все и говорят.
— Однако?
— Однако я на всех не равняюсь.
Вытянув пальцы ног к моей груди, словно балерина, Сара говорит:
— Можете себе представить, каково это простоять целый час на сцене на трехдюймовых каблуках? Адовы муки в ногах, мистер Рубио.
— Представляю. — Пора брать быка за рога. — Вы когда-нибудь встречали человека по имени Донован Берк?
— Сейчас как раз в наших отношениях подходящий момент, чтобы вы решили поинтересоваться, не нужно ли мне помассировать ступни.
— В наших отношениях?
— Давайте интересуйтесь.
— Я бы предпочел задать вам несколько более подходящих вопросов.
— И я буду счастлива ответить на них. — Она все вытягивает мне на обозрение свои мускулистые икры. Не соблазняет. — Вы же хотели помассировать мне ступни.
Выбора, ясное дело, у меня нет. Она может вышвырнуть меня отсюда в любой момент, и, несмотря на остающиеся у меня вопросы, я бы солгал, утверждая, будто получаю лишь отвращение оттого, что допрос мой скатывается на столь неподобающий уровень. Приступаю к энергичному растиранию ступней. В руках у меня изящная ножка, твердая, но гладкая, и хотя осязание частично скрадывается перчатками, которые я вынужден носить, дабы скрыть когти, я не могу обнаружить ни единой мозоли.
— Вернемся к моему вопросу: вы когда-нибудь встречали человека по имени Донован Берк?
— Думаю, что нет. Вот так, хорошо — там, там, колено — да, именно так…
— Вы когда-нибудь были в ночном клубе «Пангея»?
— Конечно, это же заведение Раймонда. — Она чуть приподнимается с мечтательной улыбкой на губах, будто припоминает что-то давно забытое. — На самом деле, я даже пела там однажды. Кажется, в новогоднюю ночь. Исполняла праздничное попурри.
— Донован Берк был менеджером «Пангеи».
Сара выплевывает в стакан кубик льда и вдруг отводит глаза:
— Правда?
— Итак, я повторяю вопрос: вы когда-нибудь встречали человека по имени Донован Берк?
— Наверное… наверное, должна была.
— Должны были.
— Если он был менеджером, то должна была. Но я не помню. На Раймонда работала уйма народу. Менеджеры, инструкторы, телохранители — даже детективы, как вы.
— Таких детективов, как я, не существует, — качаю я головой.
— Я в этом совсем не уверена. Несколько месяцев назад еще один детектив из Лос-Анджелеса был счастлив уделить мне время…
Молниеносно я вскакиваю над Сарой Арчер; сердце готово выпрыгнуть из груди, кровь плещется по венам. Похоже, я перепугал бедную девочку, судя по тому, как она погружается в подушки, будто в трясину.
— Как его звали? Где вы его видели? Когда вы его видели?
— Я… я… я не помню, — заикается она.
— Его звали Эрни? Эрни Ватсон?
— Возможно…
— Возможно… или так?
— Может быть, и так. — Она запинается, нервничает, и хотя у меня нет никаких оснований запугивать свидетеля, она теперь, по крайней мере, ко мне не лезет. — Он был примерно вашего роста… Постарше, симпатичный…
— Как давно вы видели его?
— Это было после смерти Раймонда… в январе.
— По времени совпадает. — Эрни был убит в начале января, всего через несколько дней после того, как взялся за дело Макбрайда. — О чем он вас спрашивал?
— Ни о чем особенном, — отвечает Сара. — Мы лишь немного поговорили, и он сказал, что позвонит позже. Он дал мне карточку, свой здешний номер телефона… — Она тянется к стоящей рядом тумбочке — халат распахивается, обнажая бледную кожу, — и роется в сумочке. Мгновение спустя она извлекает маленькую визитную карточку и садится. Халат запахивается. А я все равно не смотрел.
Это обычная карточка «Джей amp; Ти», агентства Гленды. Время от времени сотрудники «Тру-Тел» используют «Джей amp; Ти» в качестве нью-йоркской штаб-квартиры; Эрни, должно быть, именно так и поступил. А это значит, что его записки, прежде не обнаруженные, могут и найтись, если поискать хорошенько. Я отмечаю про себя, что необходимо как можно скорей позвонить Гленде и заставить ее все там перелопатить.
— Вы не пытались звонить по этому номеру?
— Случая не представилось. И потом, мне казалось, он собирается вернуться, чтобы еще меня порасспрашивать. Но больше я его не видела.