— Вы были там той ночью? Когда погиб Эрни? — спрашиваю я.
— Нет.
— А в Лос-Анджелесе — в клубе?
— Нет. — И хотя нос мне в данном случае не помощник, я чувствую, что в обоих случаях она говорит правду. — Но я знаю, что вовсе не предполагалось того, что произошло. Не так, как это случилось.
— Замечательно. Что же предполагалось?
Она качает головой, вскидывает руку:
— В этом все дело, Винсент. Вы должны прекратить задавать вопросы. Вы должны сегодня же покинуть Нью-Йорк и навсегда выбросить все это из головы.
— Я не могу сделать этого.
— Придется.
— Понимаю. Но не буду.
Не могу сказать, смеется она или плачет: голова ее опущена, плечи трясутся, все тело содрогается в конвульсиях: то ли приступ рыданий, то ли припадок хохота, но я прерываю беседу, чтобы вновь потянуться. Меня выматывают такие посиделки, и шкура под облачением покрывается холодной испариной.
Она встает, с глазами, блестящими от слез, — так и неясно, смеялась она или плакала, — и качает головой, словно отказываясь продолжать разговор. Здесь был бы к месту тяжкий вздох.
— Я сделала все, что могла, — вздыхает она. — Я больше не могу защищать вас.
— Понятно, — киваю я, в то время как часть моего сознания недоумевает, почему я не соглашаюсь и не отправляюсь восвояси, спасая свою нежную шкуру. Защита обычно дело хорошее, и я не выхожу из игры лишь потому, что чувствую, как близок к чему-то грандиозному.
— Неужели эта работа для вас важнее жизни? — спрашивает Колео.
Я медлю, и она дает мне время подумать. Мой затянувшийся ответ срывается с губ еще прежде, чем я осознаю, насколько он верен:
— В данный момент эта работа и есть моя жизнь.
Она понимает и более не настаивает. Меня это радует. Я смотрю на часы — уже поздно, и теперь, когда я вполне уверен, что не буду изувечен посреди штата Нью-Джерси, усталость начинает брать свое. Мышцы жаждут освободиться от оков, уже предвкушая восхитительную негу в горячей ванне отеля.
— Мы ведь почти закончили? — показываю я на часы. — Не хочу показаться невежливым, но…
— Еще один вопрос. А потом я велю Гарри и Энглберту доставить вас в отель.
— Валяйте.
— Это личный вопрос.
— Только без поцелуев при первом же похищении.
— Я знаю, что вы навещали Донована в больнице, — говорит она, и манера, с которой она произносит имя обгоревшего Раптора — приливная волна на первом слоге, подчеркнутый ритм двух других, — дает мне понять, что когда-то она хорошо знала его.
— Верно.
— Скажите мне… — И тут голос ее срывается. Она не хочет задавать этот вопрос, видимо, потому, что не желает слышать ответ. — Скажите мне, как он себя чувствует?
Мольба в ее глазах, немой их крик: скажи мне, что все в порядке, скажи, что он не мучается, — приводят в действие цепочку мыслей, которая до того и в голову мне не приходила: она Колеофизис — она разглядывает меня, оставаясь в тени, — ей приходилось общаться с доктором Валлардо — она велела своим головорезам зажать мне нос, чтобы я не запомнил ее запах и не смог отыскать ее, — она скрывалась и намеревается так же поступать впредь, — но прежде всего, и это самое главное: она по-прежнему очень любит Донована Берка.
Даже все эти годы спустя.
— Он выглядит прекрасно, — отвечаю я, и неуловимая Джейси Холден расцветает улыбкой. — И чувствует себя просто замечательно.
Мешок снова у меня на голове, хотя последние десять минут я бурно протестую против этого решения, взывая к тому, что поскольку я уже знаю, где мы находимся, нет никакой необходимости ослеплять меня подобным манером.
— Порядок есть порядок, — ворчит Гарри.
— Хозяйка распорядилась отвезти меня в гостиницу. Я там был, я все слышал, насчет мешка она ничего не говорила. — И в самом деле, Джейси велела двум динам вернуть меня в «Плазу» целым и невредимым, причем как можно быстрее. Последнее она выделила особо, как будто имела некие основания считать, что дины способны поступить иначе, и те нехотя согласились.
Шофер, которого я так и не видел, что-то бормочет, Гарри наклоняется к переднему сиденью и шепчет неразборчиво. Энглберт все это время не разжимает губ, и прежняя его готовность позабавиться со мной улетучивается начисто. Я обдумываю, не подать ли снова голос, попросить, допустим, включить посильнее кондиционер, но в конце концов решаю откинуться на сиденье и, не суетясь, использовать время, чтобы разложить все в голове по полочкам.
Мысленно я перебираю связи, одну за другой: Валлардо знал Макбрайда, Наделя, Донована, Джейси; Джудит Макбрайд знала их всех плюс Сару; Сара спала с Макбрайдом и коротко беседовала с Эрни; Надель вскрывал и Макбрайда, и Эрни; Наделя убили дины, сидящие рядом со мной…
Тут я отмечаю, как изменилась дорога. Мы съехали с шоссе или вообще какой-либо мощеной поверхности на рыхлую обочину. Слышно, как летит за колесами земля, машина замедляет ход, словно буксуя.
Я хватаюсь за мешок:
— Где мы?
Тут же мою руку отбивают прочь:
— Не твое собачье дело.
Ветви скребут по бокам лимузина, и несмотря на мои слабые познания относительно здешних границ трех штатов, я совершенно уверен, что это не дорога к Манхэттену.
— Вы, парни, не туда повернули.
— Нет, все верно, правда, Гарри?
— А то.
— А я уверен, что не туда. Госпожа Холден велела вам доставить меня в «Плазу», а это вовсе не Парк-авеню.
Гарри прижимается лбом к мешку, лишь тонкая коричневая бумага отделяет мое ухо от его губ:
— Мы этой сучке не подчиняемся.
Я понимаю, что это значит, еще прежде чем слышу щелканье кнопок и свист выпускаемых и встающих на место когтей. Я понимаю, что меня никогда не доставят в номер отеля. Они собираются убить меня, прямо здесь и прямо сейчас.
Изо всех сил оттолкнувшись ногами, я откидываюсь назад, на Энглберта, одновременно срывая с глаз мешок и отщелкивая кнопки перчаток…
— Держи его! — вопит Гарри. — Держи!..
Но я гладким маленьким угрем проскальзываю за ошарашенного Энглберта и, будто щит, толкаю его вперед. Перчатки сидят слишком плотно — нет времени отстегивать их как положено, — а потому я расправляю когти, острые как бритва лезвия продирают мягкие латексные подушечки пальцев, и сквозь бесполезные человеческие руки со свистом вылетает мое грозное оружие.
Хвост обрушивается на соседнее сиденье, чуть не пополам разрубая подушку, и я устремляюсь к дверце лимузина, ногами в стекло — снова встает вопрос, убить или быть убиту, и я готов принять вызов. Собрав все свои силы, я обрушиваюсь на теплые туши агрессоров. Шофер озирается в беспокойстве и останавливает машину. Все вокруг окутывает запах битвы, насыщенная смесь страха и ярости.