По сто десятой автостраде мы мигом доезжаем до парковой дороги Аройо Виста, а отсюда рукой подать до пригородного дома Дана, где он собирался провести выходные. Вскоре мы тормозим перед бело-голубым домом с пологой крышей, чуть не врезавшись в «форд-пикап», стоящий на подъездной дорожке. Я расплачиваюсь и вылезаю.
На крыльце Данова жилища лежит сегодняшняя «Лос-Анджелес тайме», распахнутые страницы шелестят на дующем с юга теплом ветру. Я осторожно перешагиваю через утренние заголовки, особо стараясь не наступить на воскресный комикс, и стучу в дверь. Эта дверь очень нуждается в покраске, поскольку лак давно слез под воздействием вездесущих химикатов, загрязняющих воздух, однако под ним крепкий дуб, мужественно отражающий мои удары.
Я жду. Вероятно, Дан оттягивается в гостиной, лежит в своей дешевой имитации кресла «Ленивец» перед виртуальной капельницей из чипсов «Читос» и супа «Чанки» и щурится, пытаясь разглядеть происходящее на двадцатидюймовом экране, потому что этот упрямый осел категорически отказывается от контактных линз. «Достаточно того, что я каждый день гримируюсь, — сказал он мне как-то. — Не хватало еще возиться с контактными линзами». Об очках при нем лучше не заикаться.
Проходит минута, и никакого отклика. Я пробую снова, на этот раз чуть посильнее.
— Данни! — кричу я, приставив губы так близко к двери, что чуть ли не целую ее. — Abre la puerta! — Дан поймет смысл моих слов — он может сказать «откройте дверь!» на шестнадцати языках и четырех азиатских диалектах. Таковы издержки работы полицейского детектива в Лос-Анджелесе.
По-прежнему ничего. Я замечаю, что Дан все-таки приделал дверной молоток, который я в порядке издевательства подарил ему на прошлое Рождество — огромная дорогущая безвкусная горгулья, уместная разве что где-нибудь в Ирландии, — итак, я хватаю латунное чудище за нос и бью его лапами по металлической пластине. Вот теперь это ТУК-ТУК-ТУК, тяжелые удары чуть с крыльца меня не сбрасывают. Латунь вибрирует в руке, словно электрический звонок, и я поспешно отпускаю горгулью, а то еще оживет от этой тряски.
Минута. Две. Тишина. Я прислушиваюсь, прижав к двери фальшивое ухо. Вроде бы, музыка — монотонный ритм повторяется снова и снова. Может, конечно, он спит так крепко, что не слышит грохота горгульи, но скорее всего он в садике и слушает музыку, доносящуюся из гостиной. Я обхожу дом. Заросли ежевики и густые кустарники пытаются остановить меня, длинными колючими ветками хватаясь за облачение. Старательно уклоняясь от самых противных колючек, я пробираюсь через кусты и наконец оказываюсь у высокого деревянного забора, огораживающего маленький садик Дана. Доски подогнаны вплотную, однако сучок в древесине может послужить отличным глазком, и я, как опытный извращенец, принимаюсь подглядывать.
Орегано, базилик, шалфей и прочие специи тянутся к солнцу, набираясь сил. Не один вечер провели мы здесь, пробуя дары этого ухоженного клочка земли. Слева я вижу цветы, справа что-то похожее на морковную грядку, но никакой сержант лос-анджелесской полиции на глаза мне не попадается. Я стучу кулаком по забору и, надрывая глотку, зову Дана.
Если бы я не видел машины у входа, если бы он не знал, что я прилечу именно этим рейсом именно в это время, я мог бы подумать, что Дан решил развеяться и уехал куда-нибудь на выходные.
Принюхиваюсь к легкому ветерку…
Мешанина ароматов щекочет мне ноздри, но я в состоянии различить каждый оттенок по всей округе: от трав и цветов до автомобиля на улице и химикатов ближайшей «срочной фотографии», грязных пеленок новорожденного в четырех домах отсюда, резкого уксусного запаха донельзя ожесточенной вдовы-Стегозаврихи, что живет в соседнем доме и каждый раз, как примет слишком много «по чуть-чуть», начинает подваливать к Дану.
Но никакого Дана. Меня охватывает тревога. Время для взлома и проникновения.
Вернувшись к парадной двери, я понимаю, что без боевого топора нечего и думать о проникновении сквозь эту дубовую преграду; моего веса явно недостаточно, чтобы сокрушить ее, а кроме того, если работа чему-нибудь научила Дана, так это обезопасить жилище множеством замков. Значит, обратно в сад.
Шагнув с крыльца, я чуть не падаю, так как глаза выхватывают на земле маленькое темное пятно, и тело инстинктивно подается назад, дабы удержать картинку. Это кровь. Три-четыре капли, не более, но явно кровь. Высохшая, но совсем недавно. Я мог бы вытащить свой пакет с реактивами и провести экспресс-анализ на предмет принадлежности этой субстанции дину, но, боюсь, я уже и так знаю ответ. Переключив передачу, я несусь к забору.
Выброс адреналина преодолевает усталость, и я висну на деревянных планках со всей сноровкой и грацией, на которые способны дряблые мускулы: давно позади те дни, когда я лазал через заборы. Подтянувшись, я пытаюсь перевалиться на другую сторону, но цепляюсь левой ногой за какой-то выступ и валюсь вниз головой прямо в Данов базилик. Запах всепоглощающий, и я стараюсь побыстрей подняться и отойти подобру-поздорову, потому что челюсти начинают работать сами по себе, но вместо базилика перемалывают теперь воздух.
Задняя дверь тоже закрыта — наглухо заперта изнутри. Я стучу. Я колочу. Я изо всех сил трясу дверь, но изнутри не доносится ничего, кроме вибрирующих гитар и неистовствующих ударных «Криденс Клиуотер Ривайвл»; истерзанный голос Джона Фогерти взывает к его Сьюзи Кью Фогерти. Недавно я узнал, что он Орнитомим, равно как и Джо Кокер с Томом Вэйтсом, так сами понимаете, откуда берутся столь характерные особенности его голоса. Пол Саймон, с другой стороны, истинный Велосираптор, и я вряд ли слышал более улетную песню, чем «Ярмарка в Скарборо», хотя ни розмарин, ни тимьян лично меня никогда особо не привлекали. [11]
— Дан! — кричу я срывающимся голосом в регистре, возносящемся в стратосферу. — Открой эту чертову дверь!
Джон Фогерти отвечает: «…скажи, что будешь верна…».
Остается единственная возможность: влезть в окно. Несмотря на прогрессирующую паранойю, я все еще склоняю себя к оптимизму: Дан порезался, готовя себе обед, бинта не нашлось, побежал в аптеку за перевязочным пакетом, может, пришлось ехать в больницу накладывать швы, отсюда и кровь на пороге. А вот еще лучше: возвращался из бакалейной лавки, уронил коробку с бараньими отбивными, разбрызгав немного крови, а в эту самую минуту жарит шашлык у приятеля. Если как следует притвориться, можно даже почувствовать запах древесного угля…
Благодаря моему швейцарскому армейскому ножичку оконная сетка отскакивает в один миг, и теперь передо мной только стекло, преграда твердая, но тонкая и хрупкая. Обычно я выше столь незамысловатых технологий проникновения, но время не терпит, так что я просто бью локтем. Насчет сигнализации я спокоен — в октябре я сторожил этот дом, так что код мне известен: 092474, и, если мне не изменяет память, у меня есть целых сорок пять секунд, чтобы отключить сирену.