«Куда ты несешь меня и зачем?»
Китаец начал забрасывать нагое тело снегом. Надо, чтобы поскорее застыла кровь. Захоронение надлежало завершить ритуалом, в этом Овен прав. Лишь бы церемония не выглядела смешно.
«Я не знаю, куда принес тебя, да это и не имеет значения. А вот зачем, представляю прекрасно: никто от этой проклятой истории ничего не должен получить. Ни власти, ни денег, ни спасения. И уж тем более — жизни».
Шань Фен остановился, только когда целиком покрыл женщину снегом. Всю, кроме головы. Долго стоял китаец неподвижно, глядя в одну точку, куда-то в серо-зеленую глубину леса. Потом вынул нож и сделал короткий надрез на шее трупа, там, где проходила сонная артерия. Крови почти не вытекло. Аль-Хариф был уничтожен.
Тогда иммигрант засыпал снегом и лицо Шелли Копленд. Правда, как звали эту женщину, китаец так никогда и не узнает. А сам свернулся клубочком рядом с чуть заметной горкой снега над телом и устремил глаза в небо. Вершины деревьев чуть шевелились, нашептывая друг другу тайны на недоступном людям языке. Земля пульсировала под ним.
С губ китайца слетело только одно слово, окутанное облачком дыхания. Оно походило на детскую считалочку:
— Сда-вай-ся.
Но более всего подчас изумляет то, что вытворяют люди…
Джамбаттиста Вико [188]
Юго-Западный Афганистан, июнь 2002
Командир поднял кулак, и идущий за ним отряд бесшумно остановился. Одетые в камуфляжную форму военные были оснащены приборами ночного видения и легким вооружением. В одноэтажное здание с отбитой штукатуркой они вошли беспрепятственно. Вход никто не охранял, и широкий коридор, в который выходили двери трех помещений, составлявших внутреннюю часть дома, оказался пуст. Снаружи доносился только шелест кустарников на ветру. Отсюда до ближайшего населенного пункта километров шесть, а до города, с его шумом и пульсом жизни, очень и очень далеко.
Офицер сделал знак всем рассредоточиться у боковых проемов и, указав на себя и на последнего в строю, кивнул в направлении центрального входа. Три, два, один. Двери снесли синхронным ударом. Никто не сделал ни единого выстрела. Внутри располагалась лаборатория. Там тоже было пусто, но помещение не производило впечатления давно брошенного. Из комнаты слева солдаты выволокли какого-то афганца лет шестидесяти, лысого, с глубокими морщинами на лбу и вокруг глаз. Щеки старика казались светлее, чем остальная часть лица: видимо, он недавно брился. Дед выглядел скорее растерянным, чем испуганным, словно того только что разбудили. Командир отряда подошел к нему и наклонил голову, скрытую шлемом и большими очками, к лицу пленника.
— Похоже, у него были дела с этим гребаным Дартом Вейдером, — сказал офицер и заорал афганцу прямо в ухо: — Талибан?! Талибан?! [189]
— Мистер, нет Талибан! — Старик закрыл лицо и голову руками и быстро что-то заговорил на непонятном языке.
Командир отряда ткнул пальцем себе за спину:
— Позовите Абделя. Ничего не понимаю.
Минуты через две в комнату вошел чумазый голубоглазый парнишка в красной шапочке. Начальник угостил его жвачкой и указал на пленника:
— Скажи ему: «Мне плевать, талиб он или нет». Я хочу знать, что дед здесь делает.
Парнишка подошел к старику, успокоил того несколькими словами и перевел:
— Говорит, что он сторож. Все ушли. Сначала русские, очень давно, еще до войны, потом талибы. А теперь никого нет.
— Спроси его, куда ушли. И поинтересуйся, где сосуды с веществом, над которым талибы работали. Куда они их увезли?
Мальчик перевел, и афганец в ответ широко развел руки и произнес несколько гортанных слов.
— Старик говорит, что за границу, а куда — он не знает.
Командир вышел из комнаты.
Час спустя офицер вышел из своей палатки в темноту, отлил и набрал номер по сотовому. Телефон долго шумел и трещал, наконец связь установилась.
— Это Максим, — сообщил военный. — Как я и ожидал, мы ничего не нашли. Только какого-то старого афганца, который подтвердил наши подозрения. Лабораторию создали советские братья во время русско-афганской войны лет двадцать назад… Ну да, полевые эксперименты с дармовым человеческим материалом. А потом бросили, когда ее захватили сопротивленцы. Последние талибы, или как их там, сам черт не разберет, оборудование вывезли за границу… Нет, больше ничего сделать не могу, я и так уже слишком часто напрягал людей из войсковых резервов, из спецподразделений и даже из дивизии особого назначения. [190] Полковник — полный идиот, и «Несокрушимая свобода» [191] для нас — сущее наказание, но мне нельзя перегибать палку. И это якобы вторжение пришлось изобретать… Я-то тебя хорошо понимаю, но пойми и ты меня. Здесь совсем другая страна, тут надо по-другому. Ладно, пора идти.
Бам, Иран,
2004
26 декабря 2003 года на провинцию Керман на юго-востоке Ирана обрушилось ужасное землетрясение силой в 6,6 балла по шкале Рихтера, с эпицентром в древнем городе Бам. Он прославился как самый знаменитый национальный археологический и туристический центр.
Сто тридцать одна школа, дома, мечети, больницы со всем оборудованием превратились в груды камней. Восемьдесят пять процентов города исчезло с лица земли. Арг-е-Бам, «крепость Бам», исторический центр возрастом в три тысячи лет, вместе с двадцатью восемью башнями и городской стеной, с прекрасными древними постройками из красной глины, разрушен до основания. Двадцать шесть тысяч погибших. Тысячи раненых. Длинные караваны беженцев с грязными, испуганными лицами.
Еще целый год все уцелевшие жители города страдали от тяжелых последствий психологического стресса. Гуманитарные организации во главе с обществами Красного Креста и Красного Полумесяца постоянно находились с населением, оказывая всяческую поддержку. В том числе и психологическую помощь, с беседами, встречами и разными увеселениями. Жизнь обитателей Бама превратилась в настоящий ад. Не было семьи, где не оплакивали кого-нибудь из родственников или друзей. Восстановительные работы не начинали, и люди жили в палатках, в антисанитарных условиях. Еды не хватало.