— У тебя есть человек, который мог бы помочь Триаде сблизиться с набирающим силу народным движением. Тебе ведь известно о политических симпатиях Шань Фена? И что ты велишь ему делать? Нянчить старого чокнутого барона? Ученого, впавшего в детство, который, словно какой-нибудь товар, купил услуги организации! А ведь немцев в этих краях ненавидят больше всех, если не считать японцев. Вызови мальчишку и используй его для налаживания отношений с националистами. Вот тебе мой совет.
Юй Хуа прищурился и пристально вгляделся в голландца.
— Я тоже мог бы дать тебе совет… Но я привык знать причину поведения своих людей, прежде чем удостоить их доверия. Каковы твои мотивы?
— Может, я устал быть боцманом в твоих плавучих игорных домах. Может, я заслуживаю большего.
Юй Хуа рассмеялся:
— Кто бы мог подумать? И наш голландец тоже лелеет амбициозные планы, как и все остальные. Только предпочитает делать это тихо.
Окаменевшее лицо Дерюйтера смягчила легкая улыбка.
— Ганс, пошли телеграмму нашему человеку в Аньхое: я отправил Шань Фена именно туда. И вели ему прислать мальчишку в Шанхай как можно скорее.
Тут лицо голландца окончательно разгладилось. Ганс услышал название провинции, где прятался Хофштадтер, чего он и добивался.
Шань Фен приехал в Шанхай к вечеру и удивился тому чувству, которое вызвал в нем оглушительный гомон бессонного города. После аньхойской тишины ему вдруг стало трудно снова привыкнуть к постоянному шуму. Юноша поймал себя на том, что его раздражают голоса рикш, препиравшихся друг с другом из-за места перед ночным клубом, из которого доносилось звучание оркестра и выходили разодетые европейцы. Парень направился к двери, и звуки менялись, не смолкая: из игровых и курительных залов неслись крики, взрывы смеха, щелканье костей в стаканчиках и фишек маджонга по доскам. Пьяные либо блевали за углом, либо ругались, играя в морру. [63] Сводники сновали между борделями по улице Сычуань и шепотом вели переговоры в прилегающих переулках.
Да, Шанхая ему не хватало, и к черту тишину.
Юй Хуа вызвал Шань Фена сухим и уклончивым приказом. Он не любил пускаться в пространные объяснения, но это не означало, что с его приказами можно не считаться.
— Я постараюсь вернуться как можно быстрее. — С этими словами парень простился с Хофштадтером.
— Делай что должен, мой мальчик, и ни о чем не беспокойся. Нельзя взвалить себе на плечи груз всего мира. — Профессор сощурил голубые глаза и взглянул на китайца с ласковой иронией.
Юноша попытался вернуть сумку с заметками, но ученый отказался: и рядом, и вдалеке Шань Фен оставался его единственным доверенным лицом.
Парень отправился в путь ранним утром. До полудня китаец ехал на лошади, а потом, как только позволила дорога, на попутной машине до самого центра Шанхая. Хотя он и торопился, но все же заглянул домой, в маленькую лачужку в одном из переулков к северу от Нанкинской улицы. В последнее время юноша жил в основном на вилле Хофштадтера, и теперь ему было странно смотреть на бедную обстановку, от которой успел отвыкнуть. В углу лежало аккуратно сложенное одеяло матери. У парня сжалось сердце. Сначала китаец хотел оставить сумку с заметками профессора здесь, но потом решил взять с собой.
Шань Фен отправился в маленькую контору в порту, где располагалось импортно-экспортное общество, служившее ширмой совсем для других дел. В прихожей не было ни одного стула. Раз уж Юй Хуа в такой поздний час находился здесь, значит, предстояло что-то важное и срочное. Может, по Хуанпу должен прийти какой-нибудь груз, требующий особого внимания?
Юй вышел из конторы, быстрым шагом подошел к Шань Фену, крепко взял его за плечи, поглядел в глаза и улыбнулся:
— Для тебя настало время заняться более важными делами, чем чистка ботинок европейцу. Пошли.
Они двинулись по улице, ведущей вдоль пристани, и первое время шли молча. Потом глава Триады заговорил:
— Не думай, что никто не знает твоих политических симпатий, парень. Хоть ты и действовал тактично и старался не путать эмоции с обязанностями по отношению к организации. За это я тебе благодарен. Но мне известно и о том, что ты ходишь на собрания к националистам и к тем, кого вдохновляют большевики. Я все знаю и не имею ничего против. Мужчина, которого не волнуют судьбы его страны, не мужчина. Мой пост не дает мне об этом забывать… Есть раны, которые легко не заживают.
И Старший Брат напустил на себя задумчивый вид. Они пошли к отдаленным, маленьким, плохо освещенным причалам и остановились у последнего, к которому пришвартовалось крошечное парусное суденышко, сампан. [64] Его спешно разгружали два человека, а третий, стоявший на страже, поначалу встревожился, увидев чужаков, но, узнав Юй Хуа, расслабился.
— Здесь оружие, предназначенное для отрядов провинции Аньхой, но лучше будет отправить его националистам, — произнес глава организации. — Твоя задача — доставить груз. Воспользуйся своими связями. Также нужно передать и деньги, которые получишь отдельно. Это вклад в революцию, надежда на то, что падение правительства Пекина не за горами. Надеюсь, ты понимаешь, какая честь тебе оказана и какая ответственность на тебя легла.
Парень глубоко вдохнул соленый воздух, густо пахнущий гниющими водорослями, и решительно кивнул, подняв глаза на босса. Шань Фена смутили слова Юй Хуа и удивили радикальные перемены целей главы Триады. Но суть задания, его политическая окраска были яснее ясного. Ему впервые доверили руководить операцией. Он сам должен будет решать все детали и устанавливать отношения с противной стороной, если все это не просто реклама… Шань Чу словно нарочно придумал задание, чтобы парень успешно выполнил поручение Мао Цзэдуна: заинтересовать тайные общества деятельностью коммунистов.
Юноша был уверен: его хозяин понятия не имел о разнице, существовавшей между Гоминьданом и соратниками Мао. Шань Фен и сам не разбирался в этих тонкостях. Юноша знал только, что коммунисты хотели объединить Китай и отдать его народу, а националисты желали того же, но для себя. Но сейчас это было неважно. Главное — начать.
Однако имелся еще один нерешенный вопрос.
— А кто будет заботиться о Хофштадтере? — Шань Фен пытался скрыть тревогу, но она все равно прозвучала в его голосе.
— Сейчас судьба европейца интересует нас меньше всего, — отчеканил Юй Хуа.
Парень отвел глаза, повернувшись к сампану. Ему стало не по себе.