— Почти пять.
Юй Хуа рассеянно кивнул. Казалось, он пребывал в каком-то своем мире.
— Если бы не Вэй, я бы сейчас здесь не стоял.
— Вечно ты выкрутишься…
Шань Фен улыбнулся:
— «Люди Юй Хуа видят молнию, когда остальные слышат только гром». Раньше они обладали такой славой.
Бывший глава Триады напрягся:
— Ты уже не человек Юй Хуа. Таких людей больше не существует.
— Как это понимать?
— Оглянись вокруг. Я уже не хозяин в своем доме. В заведении больше паутины, чем клиентов. Неделя-другая — и его придется закрыть. Что же до настоящих дел… я ими почти не занимаюсь. Так, мелкие трафики, чтобы выжить. Если хочешь получить работу, иди в «Зеленый круг».
— Но что…
— Никаких «но». Новый курс теперь Ту Юэшень, новый курс — Гоминьдан. С тех пор как «Триада» стала поддерживать коммунистов, фортуна от нее отвернулась. Партия народа… — последние слова Юй Хуа гневно выкрикнул.
— А где Ганс Дерюйтер?
Шань Фену не хотелось расставаться с миром, в котором он прожил столько лет. Бывший глава Триады коротко хохотнул:
— А ты что, не знаешь? Крысы первыми бегут с тонущего корабля.
— Что ты имеешь в виду?
— Ганс уже несколько лет как исчез. До меня доходят слухи, что он осел в провинции, а возможно, и в городе. Но у меня нет уже ни средств, чтобы разыскивать голландца, ни мотива его прикончить.
Больше разговаривать Юй Хуа не пожелал. После нескольких минут тягостного молчания Шань Фен шагнул к двери и нажал на ручку.
— Если негде ночевать, можешь устроиться в подвале. Это все, что я могу для тебя сделать.
Прошло несколько дней, прежде чем Шань Фену удалось восстановить старые контакты с партией. Мало кто верил, что он провел шесть лет в Тиланьцяо, ведь остальных участников съезда отпустили на другой день. Молодой человек ничего не мог объяснить, но вернуться в организацию ему все же удалось. Парню поручили наладить связи между Федерацией профсоюзов Чжабея и Центральной типографией коммерческого издательства Баошаня, которую уже заняло ополчение.
Генерал Тан Шэнчжи [108] запросил у правительства санкцию на арест Мао, но того вовремя предупредили, и ему пришлось скрываться сначала в Кянсу, а потом в Шанхае. Молодой человек узнал, что в ближайшее время Цзэдун собирается встретиться с комиссаром Федерации профсоюзов Ваном. Через несколько дней лидер коммунистов, занимавший пост секретаря секции Хунаня, отправится в Вухань, на Пятый съезд партии.
Шань Фен долго уламывал Чжина, помощника комиссара, чтобы ему разрешили повидаться с революционером. Конечно, Мао сразу же сообщили об этом, и он наверняка вспомнил парня с умными глазами.
В маленькой комнате тянуло сыростью: в полуподвальное помещение проникал запах влажной земли с берега Хуанпу.
Цзэдун сидел в кресле, выпрямившись и оперев руки на подлокотники. Он не растерял былой импозантности. Несмотря на жару, пиджак великолепного покроя был застегнут на все пуговицы. Едва взглянув на Шань Фена, Мао сразу понял, о чем тот думает.
— Революции всегда берут начало в местах не самых чистых и здоровых. В этом смысле судьба Китая предрешена. — Он тихо рассмеялся.
Оба долго разглядывали друг друга.
— Я пишу стихотворение, и мне не нравится первая строка. — Мао развернул на колене листок бумаги, прижав его рукой.
Шань Фен подошел поближе, так, чтобы стали видны иероглифы.
— Не думаю, что смогу чем-нибудь помочь: я ведь едва умею читать и писать.
— Этого более чем достаточно. Слушай.
Широкие новые потоки захлестнули Китай,
Глубокая линия пробежала с севера на юг,
Смешиваясь в голубых струях дождя,
Горы Черепаха и Змея теснят великую реку.
— По-моему, здорово.
— Слова не выражают истинного величия. И потоки, и река гораздо мощнее, чем я их описываю.
— А в поэзии можно повторять слова?
— Все можно, лишь бы было очень красиво.
— Тогда начальные слова в первых строках надо бы повторить:
Широкие, широкие новые потоки…
Глубокая, глубокая линия…
Революционер, наморщив лоб, несколько раз прочел про себя. Шань Фену захотелось извиниться за свою глупость.
— А ведь, похоже, ты прав…
— Я могу пригодиться в какой-нибудь другой области, только не в поэзии. Шесть лет назад, тоже ночью, я обещал тебе кое-что принести…
— Ну конечно! Шань Фен и его магия. — Мао тихо рассмеялся. — И народные массы у наших ног, не так ли? — Он покачал головой. — Когда-то я написал еще одно стихотворение:
Мы были молодыми студентами,
Разум наш пребывал в брожении…
Достигнув середины потока,
Мы молотили веслами по воде,
И волны разбивались о быструю лодку.
У тебя благородные намерения, Шань Фен, но ты наивен, и мыслями твоими владеют страсти. Они не дают тебе подумать. Пытаться влиять на народ с помощью колдовства — все равно что бить воду палкой. Бесполезное занятие.
— Тут дело не в магии, а…
Мао остановил парня резким жестом.
— А в чем, в науке? — Он досадливо фыркнул и жестко продолжил: — Скоро сотни миллионов сельских тружеников поднимутся и разорвут цепи. И никто не сможет их удержать. Народ скинет всех императоров, военных правителей, коррумпированных чиновников. И обойдутся без твоих странных знаний. Каждому из товарищей придется выбирать, чью сторону принять. Правые оппортунисты боятся гоминьдановцев и не верят в силу крестьянства. Они сомневаются, как и ты, но я хорошо знаю этих людей и уверяю тебя, что дело за малым. Нам пора прекратить тактику уловок и выжидания.
Слова Мао, как всегда, взволновали Шань Фена, но одновременно прозвучали унизительно: он сравнил его с реакционерами, которые не верят в сокрушительную силу народных масс.
Лидер коммунистов снова заговорил:
— Ты ценен для нас, как и любой другой. И совсем не потому, что знаком с магическими средствами самонадеянного империалиста.