Джейн взглянула на сестру с нежностью и запечатала мне рот поцелуем, как только я собрался ответить. Мы втроем снова обнялись, подарив себе мгновение абсолютного спокойствия, гармонии и подобия счастья.
— Рамон, — сказала Джейн, — меня ничуть не тревожит, что в мое отсутствие ты был с Виолетой. Больше того — я этому рада. Основа любви, счастья и дружбы — отсутствие ревности, грозящей перерасти в безудержное собственничество. Ревность мне неведома, и тебе нет нужды выбирать одну из нас. Чувства — суть порождения нашего разума, и мы наделены способностью изменять их, создавая для себя новые правила, новые каноны. Фрейд не слишком заблуждался, полагая, что в основе религии лежит способ избежать кровосмешения, столь вредоносного для гармонии внутри семьи или племени. Сейчас мы трое — семья. Мы с Виолетой были семьей еще раньше, чем познакомились с тобой, и, принимая в семью тебя, вовсе не думали о продолжении рода, ничего подобного. Все случилось так же просто, как вода пробивается сквозь камни в горах. И нам не следует искать ответа, почему так получилось, ведь любовь не спрашивает: «Почему?» Во имя любви мы будем совершать поступки, принимать решения, и этот мотор заставит вертеться нашу вселенную.
— Мне бы хотелось, чтобы Николас открыл тебе многое из того, что ты начал постигать вместе с нами, — заговорила Виолета. — Но, думаю, будет лучше, если ты отправишься в путь подготовленным, имея хотя бы основные знания. Самое главное открытие ждет тебя впереди: тебе предстоит открыть двигатель своего существования, свою путеводную звезду, смысл своего бытия. Когда это произойдет, ты поймешь все и обретешь золото и драгоценности, изобилие и чудеса рая. Но чем выше ты поднимешься, тем больше тебе следует обращать внимание на бедность и нужду, на подвиг каждодневного труда, на голод, от которого страдают другие, на ненависть, порождаемую войнами, на лязг металла, натолкнувшегося на металл, на стук лошадиных подков, ломающих камни. Я знаю, Рамон, что сложно сразу переступить черту. Почти невозможно уловить знаки иных миров, отличающихся от диких Лондона, Нью-Йорка и Мадрида. Николас веками прятался от людей, но теперь он должен появиться в этом новом средневековье. Многое здесь пора остановить. Пускай мы и живем в худшем из миров, мы не можем допустить, чтобы он рухнул.
— Ты хочешь сказать, Виолета, что я должен сыграть роль героя? Да я же самый настоящий антигерой! Неудачник, падший ангел, жалкий субъект, которому никогда и в голову не приходили мысли о борьбе и самопожертвовании.
— Ты — просто человек, мужчина, который влюбляется и трепещет, разговаривает с птицами и зеркалами, общается с ветром, воздухом, листьями на деревьях, ласково смотрит на зверей в лесу и печалится вместе с дождем, когда в окно его дома заглядывает осень.
— Нет, Виолета, — ответил я, глядя ей в глаза, но обращаясь одновременно и к Джейн, — я недостоин такой перемены. Я не хочу меняться.
— Ты боишься, и это хорошо. Если бы ты не ощущал ужаса, сковывающего твое тело и не дающего свободно вздохнуть, ты был бы самым обыкновенным долгожителем… Вроде того, с которым ты только что познакомился.
Виолета говорила о мистере Смите.
— Я ведь смотрел фильмы о бессмертных существах, Виолета. О колдуньях, о духах, об ангелах, сражающихся с демонами…
— Нет, Рамон, все это кино, фантастика. В жизни все намного более зыбко, просто и близко. Преисподняя — она здесь, ее вечное пламя — война. В нашем мире возможны Нероны, Калигулы, Наполеоны, люди, подобные Гитлеру, Муссолини, Сталину и Франко; они-то и есть демоны, несчастные существа, не нашедшие себя, обезумевшие из-за недостатка человеческих чувств и одержимости словом «мое». Рамон, ты должен отыскать Николаса. Скажи, что вам надо поговорить, что он тебе нужен, что ты хочешь прочесть «Книгу еврея Авраама» и сумеешь ее понять. Скажи, что ее необходимо показать всем, что человечество нуждается в ней. Мудрые и самоотверженные философы веками ревностно оберегали секрет философского камня, опасаясь, что он станет достоянием тупых, невежественных, алчных людей. Древние хранители не понимали: как бы ни стремились обрести камень люди злокозненные, в их руках он работать не будет. Тайные записи просто останутся для них непонятными. И все же мудрецы скрывались, боясь, что их заставят использовать философский камень для блага преступников. Король Франции отправил своего человека, месье де Крамуази, выведать секреты Фламеля, но алхимик перекупил подосланного с помощью золотого порошка для трансмутации. Месье де Крамуази сообщил королю, что все это лишь шарлатанство, и таким образом спас философа от ареста. Впоследствии Фламель неоднократно попадал в подобные передряги, но всегда сохранял свободу благодаря своей осторожности и скромному образу жизни. Он никогда не кичился богатством, но вечно попадал под подозрение из-за своей щедрости и привлекавшей внимание благотворительной деятельности. Вот почему Фламелю раз за разом приходилось исчезать.
— Пожалуйста, Виолета, Джейн, поедемте со мной! Я хочу, чтобы вы были рядом, мне необходимы ваша храбрость, ваш ум, ваша ласка.
— Мы не можем отправиться в это путешествие, — отрезала Джейн. — Нам нельзя отлучаться из Лондона. Возможно, Николас вот-вот объявится, и тогда мы будем ему нужны.
Я не собирался мириться со столь решительным отказом, но, как ни настаивал, ни одна из сестер не согласилась меня сопровождать. Тогда я решил отказаться от путешествия: в моей жизни только недавно появились сразу две женщины, и вот я снова падаю в пучину одиночества. Я посмотрел Виолете в глаза и вспомнил о зелье, которое она заставила меня принять. Не знаю почему, но мне стало как-то спокойнее. Джейн понимающе улыбнулась.
— Ну что ж, подружки, — я решил притвориться, что мое поражение — это маленькая победа, — до моего отъезда остается всего несколько дней, давайте же повеселимся! Пусть Лондон станет нашим праздником!
Обе сестры робко улыбнулись в ответ, удивленные и заинтересованные.
По правде говоря, я сам себя не понимал, собственные слова казались мне чужими.
Наступили дни бесконечных прогулок, походов по музеям и по сокровенным уголкам Лондона. Нашлось время и для упорного чтения, а ночи были полны любви и секса, пропитаны необыкновенным ощущением счастья.
Когда я садился на самолет в лондонском аэропорту, я казался себе новым человеком, чем-то вроде просветленного философа, только еще не раскрывшегося. Во время перелета мне снова стало тоскливо от болтовни соседок, судачивших о мужском эгоизме и о соблазнах полигамии. Однако я мысленно услышал слова Джейн, и они заставили меня успокоиться: «Это мы тебя выбрали. Мы — три человеческих существа, а не две женщины и один мужчина». И эта мысль принесла мне покой.
Я глубоко вздохнул, чувствуя полное удовлетворение и счастье, почти перестав ощущать свое тело. И вдруг ко мне обратилась молодая особа, сидевшая в соседнем кресле:
— У вас такое лицо, будто вы собираетесь пройти по Пути.
— Почему ты так думаешь?
— Я ясновидящая.
«Ну вот, опять сверхъестественное существо», — подумал я.