Он очень эмоционально высказывал им свои мысли о предстоящей экспедиции, и благодаря его яркой и образной речи Жан и Николь уже почти ощущали себя бродящими по сельве, с которой они так желали познакомиться.
Ги Лаланду еще требовалось обсудить некоторые организационные вопросы, и он распрощался с ними, а мексиканский археолог предложил им услуги гида.
— К сожалению, у меня много дел, поймите меня… Но мы сможем вместе посетить зал майя, а затем сходить в кафе — я приглашаю. Потом Пабло, мой помощник, покажет вам весь музей. А сегодня вечером, — он слегка поклонился в сторону Николь, — в шесть часов здесь, в моем кабинете, состоится подготовительное собрание. Нет необходимости говорить, что мы рассчитываем на ваше присутствие.
Все время, проведенное с Риверой, Жан и Николь не уставали удивляться его эрудиции, а также и великолепию экспозиции музея. Мексиканец говорил размеренно и с таким разнообразием эмоциональных оттенков, что буквально завораживал слушателей.
Он показал им дверной порог майя, привезенный из Иашчилана, и воспользовался этим для того, чтобы создать у них ясное представление о том, какой была архитектура этого народа. Перед макетом могилы великого короля Пакаля из Паленке он прочитал им великолепную лекцию о погребальных обрядах местных жителей и их представлениях о жизни и смерти; он также воспользовался копией фресок со стен Бонампака, чтобы познакомить их с придворными и военными обычаями народа майя. Николь делала заметки, намереваясь включить кое-что из сказанного в свою телевизионную программу.
— И не думайте, что нам о них многое известно, — сказал он на прощание. — Почти обо всем нам приходилось догадываться, и мы убеждены, что в наших знаниях есть огромные пробелы, которые трудно будет заполнить, и ошибки, которые, возможно, мы никогда не будем в состоянии исправить. Поэтому каждые новые данные, каждое новое открытие может иметь огромное значение, — закончил он, в то время как его глаза сияли особым блеском.
Несколько часов спустя они распрощались также и с Пабло, помощником мексиканского археолога. Посещение музея оказалось не только познавательным, но и изнурительным, и обоим очень хотелось отдохнуть и съесть чего-нибудь.
— Этот человек… Ривера, — пробормотала Николь. Они уже устроились в кафетерии, и девушка прицеливалась, с какой стороны наброситься на громадный сэндвич. — Он станет для меня настоящим кладезем сведений при подготовке к телевизионным программам. Перед каждой передачей я буду просить его, чтобы он осветил мне вопрос, о котором я должна говорить, и… voilá! [10] Кроме того, я буду брать у него интервью время от времени; у него великолепный французский, — заключила она, выбирая место, чтобы разрезать сэндвич ножом сверху.
Жан улыбнулся. Он заказал себе филе на сковородке, и у него не было таких проблем, как у Николь, хотя он слегка хмурился.
— Ты заметила, — он искал глазами ее взгляд, — что они почти не обращают на меня внимания? — Он поднял руку, не позволяя девушке ответить. — Я понимаю, что я чужой в экспедиции и не отношусь к вашему миру, но даже когда говорят о чем-нибудь, что непосредственно тебя не касается, у меня порой возникает ощущение, что я не существую. В особенности при общении с Лаландом…
Николь решила на время оставить борьбу со своим сэндвичем и посмотрела на жениха.
— Ну нет же, Жан! Мне кажется, ты не прав. Ривера, а позже и его помощник были в восторге… от тебя и от меня. Вполне логично, что они чаще обращаются ко мне, — в ее глазах заискрилась ирония, — в конце концов, я более знаменита… и более красива, чем ты. Но на самом деле, говоря серьезно, я так не думаю. Я уверена, ты станешь большим другом доктора Риверы. У вас есть много общего.
— Надеюсь, ты говоришь не о возрасте… — Жан криво усмехнулся. — Прости, я полагаю, ты права: приглашенная звезда — это ты.
— Очень хорошо. Прекрасно, что ты это признаешь и обходишься со мной соответственно. В конце концов я посвящу тебя в рыцари.
— Но Лаланд… Возможно, это он виновен в том, что мне постоянно мерещится пренебрежение. Речь идет о чем-то большем, нежели смутные ощущения; я уверен, что он старается не замечать меня. Как будто мое присутствие здесь ему неприятно… или он этого не одобряет.
— Ги — сложный человек, это так. Ладно, дай мне то, что у тебя осталось от филе, а я взамен поделюсь с тобой сэндвичем. Вот так, чудесно. — Николь некоторое время молчала, с довольным видом глядя на блюдо, стоявшее теперь перед ней, и с любопытством наблюдая, как Жан справляется с сэндвичем. — Возможно, ты отчасти прав, — продолжила она. — Если честно, лично мне он не сказал о тебе ничего. Ни да, ни нет. В любом случае, это тебя не должно волновать. Нас не должно волновать. Ну его!
— Да, но это неприятно.
— Скажу тебе, Жан, он так ведет себя не только по отношению к тебе. Еще в Париже, на собраниях, которые мы вместе посещали, мне показалось… как бы так выразиться? Словно он хотел что-то скрыть от меня. Когда я спросила его об иероглифах, он очень невнятно изъяснялся и дал мне не всю информацию. Даже местонахождение храма он указал довольно приблизительно. А после того как я стала настаивать, он заявил, что предоставит все данные в Мексике. Он что-то пробормотал о том, что есть много желающих получить эти сведения, и о необходимости хранить молчание.
— Ладно, похоже, в конце концов нервничать придется ему. А он тебе еще что-нибудь рассказал?
— В том-то и дело, что нет. Полагаю, выложит все карты на стол на собрании сегодня вечером. А если нет, я потребую этого. Я не собираюсь ехать в экспедицию в качестве мебели.
— Ладно, пусть тебе он и не обязан ничего рассказывать, — Николь посмотрела на жениха, изобразив радостную улыбку, — но я-то не давала государственной присяги, что буду молчать.
Утром третьего дня их пребывания в мексиканской сто-. лице Николь с Жаном завтракали вдвоем в ресторане гостиницы. Предыдущим вечером Николь была на собрании в кабинете Риверы, в то время как ее жених прогуливался по городу. Потом мексиканский археолог пригласил всех на ужин в типичный мексиканский ресторан, где присутствовали и два работника Французского телевидения.
Ужин закончился поздно, и, когда они наконец вернулись в гостиницу, долгий день и выпитое вино дали о себе знать. Хулио Ривера оказался гостеприимным хозяином, однако так получилось, что сидящие за столом разделились на две группы: три археолога в одной, а Жан и два телевизионщика в другой.
— Завтра поговорим… — пробормотала Николь, ложась в кровать. Через несколько мгновений она заснула.
Теперь перед ними обоими дымились яичница-болтунья и кофе с молоком, распространявший неземной аромат; оба выглядели гораздо более непринужденно, чем прошлым вечером.
— Разумеется, они рассказали мне не все, но, по крайней мере, ответили на те вопросы, которые я им задавала, особенно Ривера. Что касается нашего доброго Ги… Не знаю, может быть, это ты меня настроил, но с каждым разом мне становится все яснее, что он еще многого не договаривает. Придется ему раскрываться постепенно.