— Ага, значит, пропажа все-таки нашлась. Старина Марше ужасно волновался.
— Да, нашлась. И доктор Марше дал мне понять, что после реставрации рассмотреть повреждения на статуэтке невооруженным глазом будет практически невозможно.
Пьер де Лайне с довольным видом кивнул и слегка побарабанил пальцами по крышке стола.
— Вот и хорошо. Прекрасные новости. Я хотел вас видеть, мадемуазель Паскаль, потому что у меня тоже есть для вас кое-что приятное. — Произнеся это, он расплылся в широкой улыбке.
Николь улыбнулась в ответ и в который раз с удивлением отметила, что этот человек, которого все считали угрюмым и необщительным, с ней держится неизменно приветливо и дружелюбно.
— Вчера вечером, — продолжал Лайне, — уже после вашего ухода, я еще раз переговорил с нашим старшим хранителем. Я подумал, что у него было достаточно времени, чтобы успокоиться и еще раз все взвесить. Мы не сразу пришли к взаимопониманию, но в конце концов мне удалось все уладить, и он согласился забрать составленную на вас жалобу. Так что, мадемуазель, теперь я могу официально сообщить вам, что инцидент исчерпан.
Николь опять улыбнулась, на этот раз совершенно искренне. Она подумала было: как это — предстать перед дисциплинарным комитетом, но так ничего и не придумала. Ведь ей пришлось бы оправдываться перед совершенно незнакомыми людьми, доказывать, что она не совершала того, в чем ее злонамеренно обвинил недоброжелатель. К тому же она находилась в крайне невыгодном положении, будучи, во-первых, женщиной, во-вторых, молодой женщиной, и в-третьих, новенькой. Что касается ее обвинителя, его компетентность и деловые качества ни у кого в музее не вызывали ни малейших сомнений.
— У меня как будто гора с плеч свалилась, месье де Лайне. И я хочу от всего сердца поблагодарить вас за участие. Вы поддержали меня в такой нелегкой ситуации. Спасибо!
Директор слегка развел руками.
— Я не сделал ничего, что выходило бы за рамки моих обязанностей директора. Мой долг заботиться о том, чтобы в отделе царила здоровая атмосфера. А для этого необходимо добиваться гармоничных и доверительных отношений между сотрудниками. Сегодня я еще раз поговорю с Рене Мартином.
Я просил его зайти ко мне с утра, — директор посмотрел на наручные часы, — но похоже, его еще нет на работе.
Николь поняла, что ей пора уходить, и поднялась.
— Еще раз большое спасибо. Вы и представить себе не можете, как мне хочется узнать, что же произошло вчера утром. Кто входил ко мне в кабинет, и каким образом статуэтка оказалась на полу?
Директор улыбнулся и тоже встал, чтобы проводить Николь до двери.
— Боюсь, этого мы никогда не узнаем. Ну что ж, мадемуазель Паскаль, до свидания.
Пьер де Лайне осторожно закрыл дверь и, озабоченно сдвинув брови, вернулся к креслу. Уж он-то знал, кто вчера утром входил в кабинет молодой сотрудницы. Директор приехал в музей после одиннадцати часов и, направляясь к себе, он видел, как некто вошел в кабинет Николь Паскаль. Тогда он не придал этому значения, но личность этого человека не вызывала у него ни малейших сомнений. Это был старший хранитель Рене Мартин.
Николь провела утро, с головой уйдя в работу. Исследование статуэтки Сесостриса придется отложить до лучших времен, но Николь с глубоким сожалением понимала, что уже не сможет взяться за эту работу с прежним энтузиазмом. Когда экспонат вновь окажется у нее в руках, девушка не сможет не думать о тонкой линии, опоясывающей его талию, хотя доктор Марше и уверял, что та будет почти незаметна. В каком-то смысле Николь считала себя ответственной если не за произошедшее, то перед самой статуэткой. Она как будто не оправдала ее доверия. И в будущем при каждом взгляде на нее Николь неизменно будет читать в спокойных глазах фараона немой упрек.
В перерыв она вместе с секретаршами вышла из музея в ресторан быстрого питания. К ним присоединился Жиль Фаллу, также работавший хранителем в ее отделе. В Жиле все было усредненным: его возраст, его внешность и личность. Этот человек всего себя отдавал работе. Но если бы однажды он не явился в музей, этого никто бы не заметил. Николь часто разговаривала с ним, и ощущала его признательность, хотя он никогда не говорил об этом. Девушка уже успела убедиться, что за его бесцветной внешностью скрываются неисчерпаемые знания о Древнем Египте. Когда прошел слух, что Пьер де Лайне избрал Николь на роль ответственного за египетскую часть наследия Гарнье, Фаллу одним из первых поздравил ее, и в его словах она не уловила ни обиды, ни зависти.
За едой они говорили обо всем, кроме скульптуры Сесостриса. Спутники Николь, казалось, понимали, что ей эта тема неприятна, и девушка была им очень признательна. Зато обе секретарши отметили странное отсутствие на работе Рене Мартина. Старший хранитель до сих пор не появился в музее и вообще не подавал никаких признаков жизни. Сюзанна заметила, что прежде, если ему случалось задержаться, он всегда предупреждал их об этом по телефону. Если же он проводил какое-то время за пределами музея, то интересовался, не звонил ли кто ему.
— А сегодня ничего, — закончила рассказ секретарша. — И это может означать только то, что его нет в живых.
Около четырех часов музей облетела новость. Пьер де Лайне узнал обо всем раньше, но не спешил делать эту информацию достоянием общественности. Сотрудники отдела, и Николь в их числе, узнали обо всем, когда в музей явились два полицейских инспектора. Они расположились в кабинете, предоставленном им Пьером де Лайне, и объявили, что желают побеседовать со всеми без исключения в надежде пролить свет на случившееся. Рене Мартин был найден мертвым в своей квартире.
Вскоре выяснилась и причина смерти. У полиции не вызывало ни малейших сомнений, что он был зверски убит.
Реймс и Лион, 1314 год
Завтра я умру. Это определено. Гийом де Ногаре не оставляет на своем пути свидетелей, которые когда-нибудь смогут постучать к нему в дверь. Он оставляет только трупы. И теперь я могу утверждать, что он не человек. Вчера, когда меня терзали на пыточной скамье, я увидел, что он не сводит с меня глаз, а его губы искривлены в улыбке. Его белки цвета крови окружали странные зрачки в ярко-желтом обрамлении. Возможно, это галлюцинация, вызванная мучительными пытками. Но я так не думаю.
Скорее всего, Ногаре одержим Люцифером или одним из ангелов-отступников, поддержавших его в предательстве. Именно он выдвинул омерзительные обвинения в ереси против ордена, к которому я принадлежу, — ордена рыцарей-храмов-ников. Он вынудил нас к страшному греху, заставив отречься, как когда-то апостол Петр, от всего, что для нас свято… даже от нашего Отца, Господа Бога, и от креста, принявшего Его Сына, нашего символа… Мне стыдно в этом признаваться, но страх перед мучениями оказался сильнее веры.
Сегодня утром Ногаре опять приходил ко мне. Я всю ночь готовил свою душу, пытаясь укрепить ее и помочь ей вынести новые пытки. Мое решение не говорить ему то, что он хочет узнать, неизменно. Я надеюсь собрать все силы, которые только смог сохранить дух, живущий в моем изломанном теле. Единственное, что у Меня осталось, — это честь и достоинство. Но фаворит короля смотрел на меня и презрительно улыбался. Наконец он заговорил: