Больше тюремщик не сказал ни слова. Когда Арман, будучи не в силах продолжать трапезу, положил ложку на стол, он помог ему подняться и вывел из тюрьмы. Теперь юноша остался один.
Он обвел взглядом здания вокруг и поднял глаза к безоблачному ярко-синему небу. Сделав усилие, Арман сказал себе, что он действительно свободен, что ему вернули свет и воздух и что его по-прежнему ждет его маленькая лаборатория. От этих мыслей по всему телу разлилось приятное тепло. Но вот его мысли вернулись к Гийому де Ногаре, и юноша понял, что тюремщик ошибался. Королевский фаворит не был одержим дьяволом, он был его воплощением либо одним из его приспешников. Если верить тюремщику, на этот раз он потерпел поражение, видимо, столкнулся с силами, превосходящими его собственные.
Он мысленно перенесся в Лион, в маленькую церквушку тамплиеров, к могиле Жильбера де Перигора. Ногаре сказал ему, что знает, где найти этот предмет, и его дьявольские глаза торжествующе заблестели. Однако теперь, выйдя на свободу, Арман был уверен: черный предмет по-прежнему находится там, где он его оставил. Несколько дней назад, когда он вложил кубок с его содержимым в руки своего предка, юноше почудилось, что пальцы покойного сомкнулись на ножке сосуда, принадлежавшего ему при жизни и наконец вернувшегося к нему в могилу. И тогда Арман понял, что кубок будет лучшим хранителем для этого странного предмета, во всяком случае, до тех пор, пока наверху не решат, что пришло время его оттуда извлечь.
Сделав усилие, он оттолкнулся от стены и замер, покачиваясь и преодолевая головокружение и терзающую его тело боль. Затем он тронулся с места, медленно волоча правую ногу, но решительно и не оглядываясь.
Париж, 2000 год
Николь отстранилась от Жана. Поцелуй был неожиданным для обоих. Опять была суббота, и архитектор привез Николь в Розуа-ан-Бри, к ограде маленькой фермы ее родителей, где девушка планировала остаться на ночь. Был второй час ночи, вокруг царила тишина, но в окнах первого этажа она заметила свет. Мама никогда не ложилась, не дождавшись приезда дочери. Вот и теперь она не спала, хотя отец наверняка смотрел уже десятый сон.
Они с Жаном провели вместе вечер, затем он пригласил ее на ужин. Позавтракала она тоже в столице, когда встречалась с университетскими подругами, а затем отправилась на свидание с архитектором. Молодые люди улыбнулись друг другу при встрече и, не говоря ни слова, взялись за руки и отправились бродить по городу. Их встречала дивная весна, которой, казалось, не будет конца. Они ели мороженое и смеялись, как дети, а потом забрели в кино. Ужин в романтическом итальянском ресторанчике увенчал чудесный день, который, если бы это зависело от них, никогда не закончился бы.
— Спасибо, Жан, — голос Николь дрогнул, выдавая ее волнение. — Ты подарил мне незабываемый день.
— Надеюсь, у нас будет много таких дней, — улыбнулся в ответ архитектор. — Ты не забыла, что завтра я заеду за тобой в четыре часа? Надеюсь, что к этому времени ты разберешься с тайной египетской таблички.
— Боюсь, тебе придется подождать как минимум до понедельника, — рассмеялась Николь. — Смею тебя уверить, что я не собираюсь завтра заскакивать в Лувр, чтобы взглянуть на планы гробниц.
— Ну что ж, быть может, решение принесет сегодняшняя ночь? Для этого необходимо, чтобы в твоем сне появились детали.
— Я бы предпочла никогда его больше не видеть, Жан. — Девушка наморщила лоб. — Я тебе говорила, что в этом сне есть что-то очень странное и неприятное. Он слишком навязчив и слишком реален. Но его детали от меня ускользают. И так постоянно…
— Прости, Николь, за глупость. — Жан скорчил гримасу, и Николь невольно улыбнулась. — Вместо снов о гробницах и мумиях я предлагаю посмотреть сон с моим участием. Как тебе такая идея?
— Принимаю, но при условии, что ты не явишься мне в облике фараона.
— Договорились. А можно у меня будут ангельская внешность и крылья?
— Даже не знаю. Мне кажется, ангелы — это так скучно.
Теперь настала очередь Жана хохотать над шуткой подруги.
Отсмеявшись, он стал с серьезным видом всматриваться в лицо Николь, слабо освещенное светом фонаря у входной двери. Потом осторожно взял ее за подбородок и привлек к себе…
Накануне утром Жан и Николь приехали в Париж вместе. Дороги были запружены автомобилями, впрочем, как всегда по пятницам, но их это нисколько не волновало. Они говорили, казалось, обо всем на свете, хотя в основном разговор касался их двоих. Жан признался девушке, что его истинной страстью всегда была живопись и он чуть было не поступил в Школу изящных искусств. Но традиция взяла верх (его дедушка тоже был архитектором), и юноша пошел по стопам предков.
— У тебя ещё будет возможность познакомиться с моим отцом, — смеясь, говорил Жан. — А он человек с характером. Если бы я отказался заниматься архитектурой, он закатил бы мне жуткий скандал, хотя, скорее всего, все-таки пошел бы на мировую. В глубине души он добряк, но от всех это скрывает, — Жан опять улыбнулся. — Но сейчас меня все устраивает, — опередил он вопрос Николь, — потому что архитектура позволяет мне реализовать и художественные наклонности. Однако я не оставляю мысли о живописи и уверен, что когда-нибудь смогу посвятить себя ей без остатка. — Он улыбнулся, и на его щеках опять появились ямочки, которые так нравились Николь. — Честно говоря, я рассчитываю заняться этим в Сен-Жермене, когда тиран будет хоть ненадолго оставлять меня в покое. Но на самом деле отца радует то, что я пишу картины. Если ты пообещаешь восхищаться моими шедеврами, я, пожалуй, их тебе покажу.
И тогда Николь поведала Жану о своем детстве, о родителях и ферме, на которой она выросла. А когда они подъезжали к музею, она рассказала ему о преследующих ее снах.
— Вначале была смерть Рене Мартина. Я видела его тело во всех жутких подробностях, они были так реальны… — Вспомнив об этом, Николь не смогла сдержать дрожь. — А потом мне начала сниться древнеегипетская керамическая табличка. Я разглядывала ее в твердой уверенности, что на ней зашифровано тайное послание, которое мне предстоит разгадать.
— Но ведь это нормально. Ты ведь все равно не успокоишься, пока ее не расшифруешь.
— Нет-нет, Жан. Когда мне начал сниться этот сон, я еще ничего не знала о табличке, о которой ты сейчас говоришь. Разумеется, я знала, что в коллекции Гарнье будут таблички, но этого недостаточно, чтобы вызвать подобные сны.
— Значит, это были пророческие сны, — молодой человек улыбнулся, глядя на собеседницу.
Николь пропустила его замечание мимо ушей.
— И еще мне снился черный предмет в форме девятки… или шестерки. Это видение преследовало меня даже днем. Не знаю почему, но я видела в нем что-то зловещее, хотя при этом меня к нему влекло. А теперь я вижу его в каком-то зале с колоннами, и, в отличие от сна с Рене Мартином, я пытаюсь разглядеть детали, но они от меня ускользают.
— Зал с колоннами… А что, если это гробница, изображенная на табличке?