Конец фразы он произнес очень быстро и едва слышно, как будто хотел поскорее с этим покончить.

Первой реакцией Бартоломе де Каррансы был шок, а второй — ярость, хотя благодаря железной выдержке он сумел скрыть от секретаря свои эмоции.

— Могу я поинтересоваться, что вменяется мне в вину? — только и спросил он. — Разумеется, если вам это известно.

Мельхор де Кинтанилья смотрел в пол.

— Ересь, ваше высокопреосвященство. Основанием для обвинения стали ваши «Комментарии к катехизису».

Архиепископ изумленно покачал головой, и в этот миг ему показалось, что все его внутренности как будто скрутило в один тугой узел. Незадолго до того, как Филипп предложил ему архиепископат, когда Карранса жил во Фландрии, он издал книгу «Комментарии к христианскому катехизису». Он писал ее с глубоким уважением к догмам Церкви, тщательно обдумывая все свои выводы и предложения, которые базировались на искренней и всепоглощающей любви к Христу.

На том разговор с Кинтанильей и закончился. Карранса был слишком ошеломлен, чтобы его продолжать. Тем более, здесь, в Юсте, он не располагал необходимыми средствами для того, чтобы проверить достоверность полученной информации.

Однако это было настолько чудовищно, что несколько последующих дней он ни о чем и думать не мог. Инквизиция обвиняет в ереси не кого-нибудь, а самого архиепископа Толедского, примаса Испании!

Карранса еще раз выглянул в окно и подсчитал, что до Толедо остается чуть больше четверти часа. Он повернулся налево и всмотрелся в лицо Мельхора де Кинтанильи. Секретарь откинул голову на спинку сиденья, его глаза были закрыты. Карранса решил, что он не спит.

— Падре, — обратился он к спутнику, — если не ошибаюсь, ваша милость читала мои «Комментарии».

Доминиканец открыл глаза и встретился взглядом с архиепископом.

— Да, конечно, ваше высокопреосвященство.

— Я попрошу вас ответить мне совершенно искренне, в противном случае вместо того, чтобы помочь мне, вы создадите новую проблему. Пожалуйста, скажите, обнаружили ли вы в этой книге что-либо напоминающее ересь?

Монах ответил не сразу. Помолчав немного, он нерешительно произнес:

— Ваше высокопреосвященство, не мне, возможно, судить…

— Я повторяю, падре, мне нужен прямой и откровенный ответ. Дав его, вы окажете мне услугу.

Кинтанилья устремил взгляд перед собой на стенку экипажа и на некоторое время задумался. Затем он тихо и неторопливо заговорил:

— Я должен признаться, ваше высокопреосвященство, что книга вызвала у меня определенные сомнения. Подход к некоторым вопросам традиционным назвать трудно. Но это ни в коем случае нельзя назвать ересью, вовсе нет. — Он начал жестикулировать, отчаянно пытаясь подобрать слова. — Просто некоторые ваши идеи являются… передовыми. — Он снова встретился глазами с Каррансой. — Возможно, для некоторых даже слишком передовыми.

Прелат кивнул и сжал висевшее на груди распятие. Это придало ему сил.

Несколько мгновений он размышлял, а затем посмотрел в глаза собеседнику.

— Пожалуйста, продолжайте.

— Обвинения тех, кто считает, что вы отошли от догм Церкви, базируются на ваших длительных поездках за границу, в Англию и в Нидерланды. Они утверждают, что подолгу общаясь с еретиками, слушая и читая их доводы, вы пропитались их идеями.

— А вы, Кинтанилья, что думаете вы?

— Что вы — великий человек, монсеньор, и что Господь проявил мудрость, поместив вас на то место, которое вы занимаете. Но также я знаю, что вы вступили в конфликт с очень могущественными людьми.

— Дорогой мой падре, я ни с кем в конфликт не вступал. Скорее, те люди, о которых вы только что говорили, ищут конфликта со мной. И заинтересованы они в этом конфликте намного больше, чем я в том, чтобы доказать им, что они заблуждаются. — Он улыбнулся своему секретарю. — Я от всего сердца благодарю вас за вашу искренность. Пожалуйста, продолжайте держать меня в курсе того, что дойдет до вашего слуха.

Бартоломе де Карранса снова откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Его рука, сжимающая распятие, переместилась немного правее. Там, под одеждой он нащупал черный предмет из Юсте. Даже сквозь несколько слоев ткани он ощущал исходивший от него холод.

Внезапно на него навалилась непреодолимая усталость. «Из всех моих нынешних забот не самой последней является этот странный фрагмент», — грустно подумал он.

28

Египет, 2000 год

Николь была абсолютно счастлива. Накануне они прилетели в Каир, а сегодня рано утром явились в Египетский музей. Она уже поздоровалась со старыми друзьями и познакомилась с новыми. Но прежде всего ее радовала возможность снова войти в это здание, хранящее столько приятных воспоминаний.

Позже, расположившись за одним из столов библиотеки и просматривая архивы, она подумала, что ее место в Египте, и ощутила удивительное единение с этой землей, ее историей и народом.

Ей показалось, что она готова целую вечность просидеть в этой библиотеке, наблюдая за пылинками, танцующими в потоках света. Здесь даже тишина была глубже, а воздух — гуще…

Затем она напомнила себе, что, возможно, магия этой страны заключается именно в ее труднодоступности: в удаленности от Парижа и в различии культур…

«Если бы я жила в Египте постоянно, — сказала она себе, — он перестал бы казаться мне таким желанным». Она сделала вид, что сама себе верит, хотя в глубине души знала, что это не так.

Ее энтузиазм возрос, потому что физически она чувствовала себя на удивление хорошо. В последнее время ее часто мучили головные боли, а тревожные сны лишали полноценного ночного отдыха, но дни, предшествующие путешествию, выдались особенно тяжелыми. Ее неотступно преследовали навязчивые видения. Особенно плохо ей было дома, где сжимающий голову обруч не ослабевал ни на мгновение.

Ночью она подолгу лежала без сна, боясь уснуть. Она знала, что стоит ей погрузиться в сон, как на нее обрушатся кошмары, избавиться от которых она будет не в силах. Она даже не понимала, откуда они берутся и что служит их источником. В последнее время ей не давало ни сна, ни отдыха видение го перед ней черного предмета, который она хотела схватить, повинуясь чьей-то чужой и очень сильной воле.

Постоянное недосыпание лишило ее аппетита, Николь похудела, стала дёрганой и нервной. Ночь со среды на четверг, накануне отъезда, она провела с Жаном, и ее друг принялся подшучивать над ее осунувшимся лицом.

— Черт возьми, Николь, какая же ты у меня красавица! Ты стала похожа на актрису немого кино. Я думаю, что эти синяки под глазами объясняются тем, что ты не спишь, мечтая обо мне.

Затем он посерьезнел и попросил ее поберечь себя.

В каирском отеле Николь наконец-то смогла выспаться. Целую ночь она была полновластной хозяйкой своих сновидений.