— А вам хорошо работается? — поинтересовалась Изабелла. — Ваши коллеги — приятные люди?
Пол ответил не сразу. Подняв стакан с пивом, он сделал большой глоток. Когда он заговорил, то, отвечая на ее вопрос, потупился и смотрел на стол.
— В основном да. В основном.
— Что означает «нет», — сказала Изабелла.
— Ну, я бы так не сказал. Просто дело в том… в том, что я потерял одного из своих сотрудников. Несколько недель назад. У меня… у меня в отделе было два человека, а теперь…
— Он куда-то ушел? — спросила Изабелла. — Его переманили? Я знаю, что все, как безумные, всех переманивают.
Пол покачал головой.
— Он умер. Или, точнее, погиб. Он упал.
Это мог быть несчастный случай при восхождении на гору — такое случалось в горах буквально каждую неделю. Но тут, похоже, дело было в другом — Изабелла практически не сомневалась.
— Думаю, я знаю, кто это, — сказала она. — Это произошло в…
— В Ашер-Холле, — продолжил за нее Пол. — Да. Это был он. Марк Фрейзер. — Он сделал паузу. — Вы были с ним знакомы?
— Нет, — ответила она. — Но я видела, как все произошло. Я была там, в бельэтаже, разговаривала с подругой, и он пролетел прямо мимо нас, как… как…
Она умолкла и дотронулась до руки Пола. Он сжимал стакан, не поднимая глаз, потрясенный ее словами.
Так всегда бывает, когда находишься в одном помещении с курильщиками. Изабелла вспомнила, что прочла где-то, будто это происходит оттого, что поверхность одежды некурящих покрыта отрицательными ионами, тогда как в табачном дыме полно положительных ионов. Итак, когда в воздухе висит табачный дым, его сразу же притягивает поверхность с противоположным зарядом — вот почему она вся пропахла табачным дымом. Когда Изабелла взяла в руки жакет, который надевала вчера вечером и оставила на кресле в своей спальне, она почувствовала едкий запах табака. Бар «Винсент» буквально наводнили курильщики — обычное для баров дело, и хотя они с Полом сидели у самой двери, этот запах впитался в ее одежду.
Изабелла хорошенько встряхнула жакет перед открытым окном, что всегда помогало в таких случаях, и повесила в шкаф. Потом вернулась к окну и посмотрела на сад и на деревья у стены — на высокий платан и березки-двойняшки, которые всегда раскачивались на ветру. Пол Хогг. Это была фамилия, распространенная в приграничных районах между Англией и Шотландией. Когда она встречалась Изабелле, та сразу вспоминала о Джеймсе Хогге, писателе, известном как Атрикский пастух, самом выдающемся из Хоггов, — правда, были и другие, и даже английские Хогги. Квентин Хогг, лорд-канцлер (который немного походил на свинью — однако нужно быть милосердной к Хоггам, напомнила она себе), и его сын, Дуглас Хогг. И так далее. Целая вереница Хоггов.
Вчера они недолго посидели в баре. Воспоминание о гибели Марка Фрейзера явно расстроило Пола, и хотя он поспешно сменил тему, вечер был омрачен. Но прежде чем они допили — он пиво, она вино — и разошлись по домам, он сказал одну вещь, поразившую Изабеллу. «Он бы никогда не упал. Видите ли, он не боялся высоты. Он был альпинистом. Я поднимался с ним на Бакейл-Этив-Мхор. Он забрался на самую вершину. Совершенно не боялся высоты».
Она перебила Пола, спросив, что он имеет в виду. Если Марк не упал, значит, он прыгнул нарочно? Пол покачал головой: «Сомневаюсь. Конечно, люди порой меня удивляют, но я просто не понимаю, с какой стати ему было это делать. В тот день я провел с ним несколько часов, и он совсем не выглядел расстроенным. Напротив, одна из компаний, на которую он обратил наше внимание и которую мы серьезно проинвестировали, оказалась весьма успешной. Председатель нашего фонда прислал Марку письмо, поздравив его с успехом, и он был очень доволен. Улыбался. Был похож на кошку, перед которой стоит блюдечко со сливками. Зачем же ему было кончать жизнь самоубийством?»
Пол покачал головой, а потом сменил тему, дав Изабелле пищу для размышлений. И сейчас, спускаясь к завтраку, она снова ломала голову над этой загадкой. Грейс пришла пораньше и уже успела сварить для нее яйцо. Они обменялись мнениями о главной теме сегодняшних газет: отвечая на вопросы, задаваемые парламенту, один министр в завуалированной форме отказался предоставить информацию, которую требовала оппозиция. Впервые увидев его фотографию в газете, Грейс заявила, что он лжец, и теперь ее мнение только подтвердилось. Она взглянула на свою хозяйку, предлагая той оспорить ее высказывание, но Изабелла лишь кивнула.
— Поразительно, — сказала она. — Не помню, с каких именно пор стало возможным, чтобы общественные деятели лгали открыто. Вы не помните?
Грейс помнила.
— Это началось с президента Никсона. Он все лгал и лгал. А потом эта мода перекинулась через Атлантику, и наши люди тоже принялись лгать. Вот как это началось. А теперь это обычное дело.
Изабелла была вынуждена согласиться. По-видимому, люди утратили нравственные ориентиры, и вот вам еще один пример. Разумеется, Грейс никогда не лжет. Она была безупречно честной и в мелочах, и в вещах значительных. Но ведь Грейс не была политиком и никогда им не станет. По мнению Изабеллы, впервые кандидатам приходится врать во время предвыборной кампании.
Конечно, не всякая ложь плоха, и Изабелла считала, что это еще один вопрос, в котором заблуждался Кант. Самое смехотворное из всех его высказываний — что долг требует сказать правду убийце, разыскивающему свою жертву. Если убийца подойдет к чьей-то двери и спросит: «Такой-то дома?», следует ответить ему правдиво, даже если это приведет к смерти ни в чем не повинного человека. Что за вздор! И она дословно помнит этот нелепый пассаж: «Правдивость утверждений, которой нельзя избежать, — официальный долг индивидуума перед всеми, как бы ни был велик возникающий в результате урон для него самого или для других». Неудивительно, что это возмутило Бенжамена Констана, [16] хотя Кант и ответил — весьма неубедительно — и попытался указать на то, что убийцу можно арестовать, прежде чем он воспользуется сведениями, полученными им благодаря правдивому ответу.
Ответ, несомненно, заключается в том, что вообще лгать неправильно, но в некоторых случаях, тщательно оговоренных как исключения, ложь позволительна. Поэтому существует ложь во спасение, невинная ложь, и ложь губительная; невинная ложь допустима как акт милосердия (например, дабы щадить чувства других). Если кто-нибудь, к примеру, интересуется вашим мнением о недавно приобретенной, но безвкусной вещи и вы дадите честный ответ, то оскорбите чувства этого человека, лишите радости от обновки. И в таком случае лгут и расхваливают эту покупку, и, конечно, так и следует поступать. Или нет? Возможно, все не так просто. Если привыкнешь лгать в подобных обстоятельствах, то размоется граница между правдой и ложью.
Изабелла подумала, что ей стоит детально заняться этой проблемой и как-нибудь посвятить ей статью. Возможно, подойдет название «Хвала лицемерию», а статью следует начать таким образом: «Назвать человека лицемером обычно означает приписать ему черты аморальной личности. Но разве лицемерие всегда плохо? Некоторые лицемеры заслуживают внимания…»