Юрий Василич выступил весомо, грубо, зримо — словно научный доклад делал.
— Одна жизнь здесь уже оборвалась, и я убежден — да, убежден! — произошел просто несчастный случай. Одна молодая судьба по нелепой случайности прекратилась, и мы не можем позволить испоганить еще одну. Раз товарищ генерал предлагает дать показания, что случилось именно самоубийство, я готов.
И тут влез другой мальчишка, на этот раз гражданский, которого звали Владислав. Он простонал укоризненно:
— Ну, что вы такое говорите, Юрий Василич!
— Молчите! — заткнул его Семен Кузьмич. — Дойдет и до вас очередь.
«Главное теперь нейтрализовать этих двух парней, — подумал генерал о Радии и Владиславе. — Убедить, что они должны соврать. Но это — позже».
— Прошу теперь тебя высказаться, Вилен, — сказал генерал.
«Он у меня еще попляшет за все свои фокусы, но это будет потом, сейчас главное выручить Лерку, вот добьемся этого, тогда и будем думать, как жить дальше. И как тебе, зятек, отомстить за все твои проделки».
— Вы абсолютно правы, Семен Кузьмич, — сказал Вилен. — Жанна и впрямь покончила с собой. Хотела нам сделать демонстрацию, кровь себе пустить, но не рассчитала силы и ударила себя прямо в сердце. Так оно все и было.
Итак, счет стал уже три-ноль в пользу генерала. «Но тут ведь игра такая, — думал он, — что выигрыш возможен только с сухим счетом, только если все покажут солидарно, что она себя убила, и никто ни слова не скажет против». Оставались Галина и Радий с Владиславом.
— Молодые люди, — обратился генерал к Радию и Вилену. — Я бы хотел поговорить с вами обоими наедине.
Он пригласил их обоих в свой кабинет. Там было мирно, покойно, даже уютно. Тускло поблескивала на столе латунная пепельница, подаренная ему Лаврентием Павловичем лично. В последнее время генерал перестал рассказывать гостям, как раньше, что это подарок Берии, однако и с глаз долой сувенир не убрал. Почтения к хозяину вызывала библиотека — в сорок седьмом конфискованная у врага народа, безродного космополита профессора Шварцмана. Люстра, которую жена за бесценок оторвала в комиссионке в сорок втором, тоже вызывала уважение своим помпезным могуществом.
Генерал намеренно не предложил молодым людям сесть: время дорого.
— Товарищ лейтенант, — обратился к Радию по званию Семен Кузьмич, — значит, вы НЕ видели, что Жанна сама себя убила?
— Нет, не видел! — воскликнул тот. — И я вообще сомневаюсь, что она с собой покончила. У нее не было решительно никакого повода. И потом, Жанна совсем не тот человек, чтобы кончать самоубийством! Абсолютно другой характер. Все это враки и выдумки.
— И я, — поддакнул Владислав, — тоже не верю, что произошло самоубийство.
— Хорошо, я согласен, эти действия для характера покойницы могут быть необычными. Но разговор сейчас не об этом. Одну девушку мы уже потеряли. И теперь вопрос стоит о милосердии. И он звучит так: согласны ли вы потерять и еще одного друга? Вашего товарища, Леру. Ту самую, которую, если вы на нее покажете, заберут прямо сегодня в тюрьму. И которая может получить высшую меру наказания. Или, как минимум, пятнадцать лет лагерей, а значит, мы уже никогда в жизни ее не увидим. И она попросту погибнет.
— А вы о другой девушке подумали? — воскликнул Радий, чуть не бросаясь на генерала. — О той, что умерла? За ее смерть что, никто не ответит? Она так и останется неотомщенной?
— Все так, — смиренно, миролюбиво проговорил Семен Кузьмич, — но могу я попросить вас о личном одолжении?
«Метод кнута с ними может и не сработать, — подумал Кудимов. — Почему бы не испробовать метод пряника?»
— Можете вы заявить в милиции, что все-таки Жанна сама себя убила? Вам это ничего не стоит. Но я-то запомню. И смогу найти способ отблагодарить вас. Вас, Радий, если вы хотите, могу перевести служить из пустыни в Подмосковье или даже в Москву. В Генштаб. Хотите? И вас, Владислав, также продвинуть по службе — вы ведь в Подлипках работаете, у Королева?
Уже одно то обстоятельство, что генерал ведал, где оба молодых человека служат, серьезно свидетельствовало о его возможностях. Владик (более нестойкий субъект, как понял Семен Кузьмич) растерянно переводил взгляд от своего товарища на Старостина.
— И я ведь могу не только дарить и возвышать, — чуть поднажал генерал, — но и наоборот.
— В самом деле, Радий, — неуверенно молвил Иноземцев. — Ведь Жанну все равно не вернешь.
— Не надо так говорить! — вдруг заорал Рыжов. — Не надо, Владик, если хочешь остаться мне другом!
— Послушайте, Радий! — чуть не умолять стал Семен Кузьмич, прижимая руки к груди. — Вы проучились с Валерией пять с половиной лет. Она всегда, я знаю, так хорошо относилась к вам. Неужели вы сейчас отправите ее на поругание? Отдадите в тюрьму?
— Разговор сейчас не об этом, — возразил Рыжов. — Вопрос заключается в том, что вы заставляете нас обоих солгать.
— Да, заставляю, — спокойно сказал генерал. — И вы оба сделаете это. Вы можете, конечно, сказать в милиции правду. И уничтожить тем самым вашу подругу Валерию. Но и я вас обоих, можете быть уверены, не забуду. — Взгляд и голос генерала стали тяжелыми. Друзья невольно отводили от него глаза. — Ты, Радий, спал с Жанной. Тебя загнали в пустыню. Теперь ты вырвался — ненадолго. А можешь, прямо отсюда, уехать в Сибирь. И не в купейном, а в столыпинском вагоне. И тебя в нем уголовнички будут шпарить. Ведь ты, Радий, много пьешь, в состоянии опьянения себя не контролируешь, ведешь антисоветские разговоры, поешь подрывные песни. Десятку я тебе обеспечу, Рыжов! — рыкнул Старостин. — Десятку с конфискацией и поражением в правах!
Радий выглядел пораженно, уничтоженно, и генерал подумал, что он его дожал.
— А ты, Владислав Иноземцев, — резко подался ко второму молодому человеку генерал, — ты бы тоже не улыбался глупо, а над своей собственной судьбой подумал. Как, интересно, организация, где вы работаете, а также партбюро и комитет комсомола поступят, когда станет известно, например, о том, что вы сдавали вступительные экзамены в строительный институт за другого человека? И фактически получили за это деньги: с вас не брали потом плату за жилье. Вы ведь, если разобраться, самый настоящий мошенник, разве нет?
Кровь прихлынула к лицу Владика. Он начал было непроизвольно говорить: «Откуда вы знаете..?» — но потом осекся, сообразил: «Вилен!»
— Хочешь выглядеть мошенником и объясняться по своему персональному делу перед комсомольцами и коммунистами ОКБ-1, а?
— Нет! — отшатнулся Иноземцев.
— Тогда вам ОБОИМ, — нажал генерал, — надо признать, что Жанна убила сама себя. И жена ваша, Иноземцев, ваша Галя, тоже должна показать это. Идите. И позовите мне ее. Одну. Буквально на два слова.
Радий и Владик были потрясены и обескуражены.
А через пять минут из кабинета Старостина вышла, пряча глаза, Галина. Генерал проводил ее в зал, а потом хлопнул в ладоши.