Вестибюль, если не считать какой-то пьяненькой бабенки, причесывающейся перед зеркалом, был пуст. Задремавшего швейцара видно не было за гардеробной стойкой, а может, вышел покурить на свежем воздухе.
Свернув в коридорчик, Таран толкнул дверь, украшенную черным мужским силуэтом. На полированной поверхности двери отразилось какое-то движение. Слегка повернув голову, Таран заметил краешком глаза мужчину, идущего следом.
Один из троицы, шушукавшейся в зале!
Ничего особенного в том, что этому типу тоже захотелось опорожнить мочевой пузырь, не было, и все же Таран насторожился. Мужские туалеты – это такое место, где кафельные стены частенько оказываются забрызганными кровью, а зеркала разбиты неосторожными кулаками. Можно сколько угодно называть их на западный манер «комнатами для джентльменов», но Курганск от этого не сделается лондонским Сити.
Вместо того чтобы направиться прямиком к писсуару, Таран подошел к умывальнику и принялся стряхивать с куртки невидимые соринки. Не хотелось ему оказаться застигнутым врасплох с расстегнутыми штанами. Пускай сперва рассупонится этот угрюмый громила со скособоченным носом.
Вошедший в туалет Лом выдал себя поведением и взглядом. Во-первых, он запнулся, обнаружив, что Таран находится не возле ряда подвесных фаянсовых горшков, а справа. Во-вторых, его глаза, отразившиеся в зеркале, сверкали лихорадочным блеском.
Все это можно было отнести на счет выпитого алкоголя. Кривоносый и его дружки порядочно приняли на грудь.
Но правая рука вошедшего! Она находилась под курткой и явно готовилась извлечь оттуда не шариковую ручку и не блокнот, чтобы попросить автограф у приезжей знаменитости!
Следя за Ломом в зеркало, Таран напрягся. И очень правильно сделал. Инстинкт его не подвел. В кулаке, вынырнувшем из-под куртки, сверкал клинок, похожий на шило. Это было что-то вроде заточки, но лезвие, как успел отметить Таран, было слегка расплющено и заточено по краям. Стилет. Незаменимая вещь, когда требуется убить человека, не перепачкавшись в крови. Клинок вгоняется в сердце и остается там, на манер пробки в бутылочном горлышке. Если его предварительно подпилить, а потом обломить, то очень непросто обнаружить, куда и чем нанесена смертельная рана.
В ближайшие планы Тарана не входило обзаводиться ранами. Ни смертельными, ни даже легкими. Резко присев на одной ноге, он развернулся к нападающему боком и выбросил другую ногу вперед, параллельно полу.
Лом, получивший неожиданный пинок в коленную чашечку, потерял равновесие. Он отвык иметь дело с достойными противниками и оказался не готов к контратаке. Его могучее, налитое килограммами мышц тело накренилось вперед.
Еще можно было успеть исправить положение, сделав шаг вперед. Но Таран не предоставил Лому такой возможности. Продолжая сидеть враскорячку, он поднял правую руку, схватил Лома за лацкан и рванул на себя.
Клац! Отвисшая нижняя челюсть Лома впечаталась в борт умывальника, голова опасно запрокинулась назад. Стремительный и легкий, как кошка, Таран вскочил, подпрыгнул и опустился обеими ногами на поясницу Лома. Охнув, тот распластался на полу, не понимая, почему не может пошевелить хотя бы пальцем, чтобы нащупать оброненный стилет. В горле у него что-то булькало и хрипело, но слышал он это недолго. Схватив Лома за уши, Таран дважды ударил его лбом об пол.
Пожалуй, хватило бы и одного раза. Потому что в момент расправы над поверженным Ломом, у которого был и без того переломан хребет, дверь в уборную приоткрылась…
Ошибкой Шершавого было то, что он не сразу сориентировался и, вместо того чтобы сразу ринуться в бой, вытянул шею, оценивая ситуацию. Оценил. В полной мере. Потому что взвившийся в прыжке Таран врезался плечом в дверь. Защемленная ею физиономия сморщилась, как у ребенка, собирающегося заплакать. Но Шершавый не заплакал и даже не пискнул. Оглушив его дверью еще разок, Таран втянул его внутрь, наградил хлестким ударом пальцев по глазам, рубанул ребром ладони по кадыку и отправил в угол, откуда Шершавому предстояло выбраться нескоро.
Проще всего, как ни странно, было справиться с третьим громилой по кличке Губан. Ошеломленный расправой над дружками, он застыл в коридорчике с выпученными глазами и подкашивающимися ногами. В этот момент никто не узнал бы в нем того могучего и безжалостного бойца, которым зарекомендовал себя Губан.
Позже, оправдываясь, он скажет, что противник двигался слишком быстро, чтобы быть обычным человеком. Что взгляд его обладал гипнотической силой. Что он каким-то образом заворожил Губана, а потом уж делал с ним все, что хотел.
На самом деле все было совсем не так или не совсем так. Просто Таран побывал в таких переделках, какие и в страшном сне не снились любителю кулачных боев. Рукопашная – это вам не схватка на ринге, а бывший спецназовец – не провинциальный борец или боксер с набором жестяных и хрустальных кубков на заветной полке.
В два прыжка Таран сблизился с Губаном, уклонился от вялого удара слева, увернулся от крюка справа и замолотил кулаками с такой бешеной скоростью, что на пару секунд они исчезли из виду, размазанные в воздухе, как лопасти вертолета. Губан, потерявший ориентацию в пространстве, пытался отвернуться или опустить голову, но кулаки настигали его повсюду, не давая передышки. Завершающим стал удар в мочевой пузырь. После него продолжать избиение не имело смысла.
Когда Таран покинул коридорчик и вышел в вестибюль, Губан рухнул на колени, качнулся и распростерся на полу, не чувствуя, что кусает распухший язык осколками передних зубов. Под ним медленно растекалась желтоватая лужа. Сказывалось выпитое пиво и коньяк. Со стороны Губана благоразумнее было бы сходить в сортир пораньше.
До того, как туда отправился Таран.
Курганские фонари горели через один – тускло и неприветливо. Дома затянуло туманом, светящиеся окна походили на расплывчатые яичные желтки. Было сыро, редкие прохожие – те, у кого не заплетались ноги, – старались идти быстро и держаться подальше от подворотен, воняющих мочой.
В центре города все выглядело несколько пристойнее, но улица Постышева и при дневном свете не могла порадовать взгляд прохожего архитектурными изысками. Выцветшие хрущевки и бетонные девятиэтажки перемежались здесь с допотопными хибарами, среди которых было впору снимать фильм про дореволюционных подпольщиков или про послевоенные банды типа «Черная кошка». Посреди улицы тянулись лоснящиеся трамвайные рельсы. Асфальт по обе стороны зиял выбоинами, прыгая по которым машины теряли колесные колпаки и выхлопные трубы.
Не более привлекательно смотрелись дворы многоэтажек с перевернутыми мусорными баками и бывшими детскими площадками, превратившимися в скопище ржавого железа. Детей там видно не было. Перепившаяся и обкурившаяся молодежь уже разошлась – кто искать приключений, кто трахаться в подъездах, кто отсыпаться перед завтрашними уроками. Взрослые либо дожидались их перед телеящиками, либо спали, сочтя своих детишек вполне взрослыми.