— Как же вы к ней попали? Насколько я знаю, агентства не связываются с несовершеннолетними.
Люся захихикала.
— Приличную работу через агентство не отыскать, в такое место отправят, что рада не будешь! Хозяйка истеричка, а сам вечно под юбку к горничной лезет.
Нормальные люди по знакомым ищут, только с хорошего места никто не уйдет. Мы с Софьей Зелимхановной душа в душу жили. Ой, мне ее дико жалко! А Катюшу еще больше! Она небось целыми днями плачет. Уж как она свою вторую маму любила! А ваша хозяйка хорошая? Не вредная?
— Моя хозяйка? — удивилась я.
— Ну да! Вы же экономка или старшая горничная, — наивно щебетала Люся. — Сами-то хозяева нанимать никого не ходят.
Я сделала вид, что занята эклером. Богатство свалилось на меня внезапно, усвоить кодекс поведения обеспеченной женщины мне никак не удается. Люся-то права. Наймом прислуги занимается кто угодно, но не сама хозяйка, и уж, конечно, ей не придет в голову сказать будущей горничной: «Меня зовут Даша». Естественно, она назовет свои имя и отчество. Вечно я попадаю впросак! Впрочем, может, оно и лучше, что Люся приняла меня за экономку. На мне простые голубые джинсы, белая маечка и скромные мокасины. Колец и серег я не ношу, а дорогой мобильный, почти раритетный аппарат, выпущенный партией всего в сто экземпляров, лежит в сумочке. Да и не поймет девушка, сколько стоит «раскладушка», подаренная мне Кешей на день рождения. Люся посчитала меня за ровню и, надеюсь, будет со мной откровенна.
— Люся, — начала я.
— Аюшки, — отозвалась девушка и улыбнулась.
— Как вы попали к Адашевой?
— Так я с детства в ихнем доме.
— Не поняла.
Люся проглотила остаток пирожного.
— Мама моя у Адашевых служила. Всю жизнь проработала, а уж потом я ее заменила. Родители у Софьи Зелимхановны замечательные были, Зара, ее сестра, просто чудо. Ой, как их жалко! Мама, правда, у них давно умерла, а вот отец, Зара и остальные в самолете рухнули. Ужас! Я думала, Софья Зелимхановна ума лишится! Во страх-то! А моя мама совсем обезумела.
В больницу попала, еле выжила, такой стресс. Она ж с Адашевыми всю жизнь, ну просто всю! Они ее с собой привезли, когда Зелимхан Хасанович в Москву приехал.
— Адашевы не коренные жители столицы?
— Неа.
— Откуда они приехали?
— Ну.., не знаю.
— Вам мама не рассказывала?
— Не, случайно обронила, что Адашевы из.., ой, и не вспомню откуда. Да мне и без надобности. Зара такая красавица была! Глаз не оторвать. А Анечка, дочка Сони! Просто улет! Она запросто могла фотомоделью стать! И все погибли!
Чем больше тараторила Люся, тем сильней в моей душе крепла появившаяся внезапно уверенность: девушка не могла украсть деньги, она совсем не похожа на воровку.
— Ой, — частила тем временем Люся, — так я по Софье Зелимхановне убиваюсь, не поверите, каждую ночь она мне снится, вся в белом и головой качает.
Я уж и в церковь сбегала, и свечку поставила, но не помогло, мает душу. Только не подумайте, что я хозяйку из-за дома любила.
— Какого? — я окончательно потеряла нить повествования.
— А нам с мамой домик купили, — объяснила Люся, — неподалеку от «Нивы». В свое время Зелимхан Хасанович маме квартиру выбил. Ой, у него такие связи были, все мог, абсолютно, чего хотите в прежние времена доставал. Он мамуле «трешку» устроил и мебель купил, да какую! «Стенку» югославскую, диван с креслами, да еще и кухню, финскую! Bay! Унитаз у нас розовый стоял! Прикиньте! Я, правда, не помню, родилась уже, когда квартира была давно обжита, но мамуся рассказывала, как к ней в первое время соседи бегали на обстановку любоваться. Потом, когда мама заболела, хозяева нас переселили. Квартиру продали, денег добавили, и дом нам достался хороший, да все зря!
Маме уже не помочь!
— Ваша матушка скончалась?
— Не, жива пока, — с тяжелым вздохом сообщила Люся, — только, по мне, лучше умереть, чем так мучиться. Кстати, если вы меня на работу возьмете, то я лишь через неделю смогу выйти, маму одну на целый день оставить нельзя, я сиделку нанять должна, чтоб вечером, если задержусь, она ее накормила.
— У мамы инсульт был?
— Неа, болезнь такая дикая, сама дышать не может, у нее под креслом аппарат есть, электрический. Спасибо, Софья Зелимхановна купила. Он так шипит, и мама дышит. Если сломается, ей конец придет. Ну, может, минут десять-пятнадцать протянет. Все же кое-как, еле-еле она сама вздохнуть способна, но потом конец.
Знаете, как я боюсь! Вдруг мышь провод перегрызет!
— И где именно вы обитаете?
— А в деревне Грызово, — сообщила свой адрес Люся — Грызово?
— Ну да, чего странного? Дом восемнадцать, прямо у леса стоит. Там хорошо, воздух чистый.
— Как зовут матушку?
— Варвара Сергеевна. А сколько ваша хозяйка платить собирается?
Я проигнорировала ее вопрос и задала свой:
— Значит, особняк Адашевой вы хорошо знаете?
— Как свой.
— Моя хозяйка сейчас берет опеку над Катей.
— Ой, классно! Прямо сердце за Катюху изболелось. Ну неужели ей в интернате париться!
— Дом Адашевой следует убрать и законсервировать.
— Ага.
— Не знаете, много там ценностей?
— Полно, — замахала руками Люся. — Ща перечислю. Ну для начала всякие колечки с сережками. Их у Софьи Зелимхановны море: и свои, и от мамы с сестрой оставшиеся. Затем посуда. Несколько сервизов по спецзаказу, один антикварный, его даже трогать не разрешали, в буфете стоит. Картины в комнатах настоящие, столового серебра прорва. Есть два сейфа. В кабинете Зелимхана Хасановича большой, он сейчас пустой, второй у хозяйки в спальне. В нем документы, драгоценности и пятнадцать тысяч долларов, я их в день похорон пересчитала. Еще на тумбочке у Софьи Зелимхановны стоит лампа, нога у нее в виде полочки с книгами сделана, такая прикольная штучка. Если на подставку нажать, томики разъедутся, внутри ящик, в нем денежки на хозяйство схованы. Немного, рублями.
Уж зачем она их там прятала, понятия не имею. В тумбочке бумажка приклеена с кодом и ключ валяется.