– Так, значит, вот в чем дело! – воскликнула я. – Значит, вам просто-напросто передали подслушанный разговор! А вы, босс, строите тут из себя Шерлока Холмса! А оказывается, начинать-то нужно было не с мудреных умозаключений, а с самого что ни на есть простенького сообщения о подслушанном телефонном разговоре с Джино.
Родион покачал головой:
– Я в самом деле до многого дошел сам. Сообщение Ирины Романовны просто подтвердило мои догадки. Стало аксиомой, тогда как мои собственные предположения были теоремами, которые еще следовало доказать.
– И вы послали нас сюда, хотя знали, что… что Джино может быть информирован о подставе? – возмущенно воскликнула я.
– Я послал вас сюда только после того, как узнал, что Теплов тоже подъедет к съемкам. А перед этим я с благословения Ирины Романовны и с помощью ребят из ее охраны впарил Теплову «жучки» в телефоны, в квартиру… в машине его и вовсе стоял «жучок», подающий пеленги, так что потерять тепловский «Рено» было невозможно.
– А если бы он проверил машину прибором, отслеживающим «жучки»? – спросила я. – Тогда что?
– Я закупил «жучки» последней фэбээровской системы, – провозгласил Родион.
– А что, если этот Теплов закупил прибор точно такой же последней системы? Если вы отоваривались у одного и того же деятеля американских высоких технологий? – Я осмотрела обломившийся на левой руке ноготь и договорила, уже существенно снизив обороты:
– А вообще – спасибо, что успели. Могло быть и хуже. Хотя Мишу мы все-таки потеряли…
* * *
Я набрала номер и сказала:
– Доброе утро. Скажите, к вам не поступал крупный мужчина с резаной раной плеча? У него еще примета есть: как раз на том месте, где порез, имеется татуировка в виде солнца, полускрытого тучами. Ну да. Спасибо. – Я повернулась к Родиону и произнесла:
– Пусто.
– Еще вот полсотни номеров прозвони, – сухо сказал он.
– У меня уже язык заплетается.
– Ничего.
– Я уже сто с лишним номеров прозвонила.
– Ничего страшного.
Я вздохнула, набрала следующий номер и безнадежно-бодреньким голоском произнесла:
– Доброе утро. Не поступал ли к вам в травматологию или в хирургию крупный мужчина атлетического сложения, с резаной раной левого плеча? У него еще приме…
– Поступал, – отозвалась трубка. – Да… в два часа ночи с резаной раной левого плеча.
Я аж подпрыгнула на кресле:
– Одну минуту… а нет ли у него на плече, на том же, травмированном, левом… нет ли у него татуировки в виде…
– Ну откуда я знаю? – перебили меня.
– А кто знает?
– Дежурный врач.
– Так пригласите его. Если, конечно, он не сменился и не ушел.
– Сейчас, – раздраженно отозвалась трубка. – Подождите минуту, женщина.
Я повернулась к Родину и сообщила:
– Кажется, есть. Сейчас проверю. Только ведь уже двое поступали с точно такими же травмами, и оба – не те. Сейчас переключу на громкоговорящую связь, сами послушайте, Родион Потапыч.
И я нажала на кнопку «SP-Phone».
– Алло, – отозвалось из аппарата, – женщина, ждете?
– Жду, – откликнулся с дивана Родион. Утробным басом, которого у него отродясь не было.
– Передаю трубку, – нимало не смутившись, ответили на том конце связи.
– Я слушаю. Попов.
– Вы дежурили этой ночью в травматологии?
– Да, я.
– К вам поступал мужчина с резаной раной левого плеча? Крупный, толстый мужчина?
– Был такой. Плечо до кости распорото. Крови много потерял. Я его еще отругал, что шлялся он где-то долго, вместо того чтобы сразу к врачу идти. Умер бы от потери крови, и все.
– И еще, доктор… была ли у него на плече татуировка в виде…
– Глазастого солнышка? – перебил Попов. – Была. Интересная татуировка. Сделана очень прилично. Я сам люблю хорошую татуировку, так что сразу отметил. Тем более что рана и татуировка почти на одном и том же месте.
– Спасибо… – выговорила я. – А этот мужчина… он сказал свои паспортные данные? Имя, фамилию… отчество?
– Не сказал, просто паспорт дал. У нас же с этим строго. Я все записал.
– А вы не могли бы поднять ту запись и сообщить мне…
– А зачем? – перебил меня доктор Попов. – Я и так помню. Могу сказать.
– Ну? – напряженно выговорила я и машинально взяла трубку, чтобы лучше слышать. Разумеется, спикерфон тут же автоматически отключился, и Родиону не было слышно, что сказал врач-травматолог.
…Но он видел, как вытянулось от изумления мое лицо, как дрогнула рука, положившая трубку на базу, и слышал, как я произнесла:
– Ой, е-о-о-о…
Покойный Миша Розенталь не смог бы воспроизвести свой коронный возглас изумления лучше…
* * *
Над Волгой заходило солнце.
Оно расплылось большим багровым пятном, осветив облака, блуждавшие у линии горизонта. Знаменитый мост изогнулся цепью мерцающих огней и снова походил на остов громадного динозавра, кости которого так и не смогли убрать с места, где он нашел свою смерть.
Дорога под ногами явно не была предназначена ни для ходьбы, ни для – тем более – езды на автомобиле или ином транспортном средстве.
Я отворила калитку и прошла во двор. За мной следовал Родион. Во дворе визжала пила: Нина Григорьевна пилила дрова. Бензопилой. Опилки летели тучей.
– Здравствуйте, – сказала я.
Она обернулась и широко раскрыла глаза:
– Мария?
– Да, это я. Нина Григорьевна, Михаил Петрович дома?
– Дома, – удивленно ответила она.
– Могу я его видеть?
– Да, но…
– Что?
– Он болен и лежит в постели.
– Я не потревожу его. Мне просто нужно с ним переговорить. Коротко.
– Ну, хорошо, – отозвалась она. – Пойдемте, я вас провожу. А кто это с вами?
– Я подожду во дворе, – сказал Родион.
Михаил Петрович Николаев лежал в постели, закрывшись одеялом до самого носа. На его лбу выступили капли пота, его трясло – Николаева сильно лихорадило.
При моем появлении он так и подскочил на кровати и выпучил глаза: уж кого-кого, а эту чертову бабу из «Частного сыска» он здесь увидеть не ожидал.
При этом резком движении одеяло свалилось с него, и я увидела, что его левое плечо крепко и основательно забинтовано, и на повязках видны пятна засохшей крови.
– Не буду больше мучить вас, Михаил Петрович, – сказала я, стараясь сдержать клокочущую во мне ярость, – не буду проверять, есть ли у вас на плече татуировка в виде глазастого солнышка за тучами. Мне интересно только одно: почему Джино пригласил на съемки той сцены именно вас и почему он пригласил вас повторно?