— Сегодня приходили мои пенсионерки-осведомительницы, — кричал мне вслед босс, — проследили за дедом Воронова и самим мальчишкой. Сказали, что дед — еще тот тип. Тоже любит заложить за галстук, как и Сережины приемные родители. Дед употребляет самогон. К тому же Ариадна Никифоровна, главная моя сыщица вне штата, выяснила, что две недели назад дед приводил новую сожительницу, и эта вот сожительница вышвырнула его в окно. Если бы он не был чудовищно пьян, то разбился бы к чертовой матери. А так только нос поцарапал да руку немного повредил, — с живостью продолжал Родион Потапович сагу о приключениях родственника Сережи Воронова и нашей клиентки. — И это, учти, с пятого этажа.
Когда я подъехала к «Ариэлю» (насколько я знала, ночной клуб получил свое название по настоянию самого Ясина, который в детстве любил книги фантаста Беляева и конкретно его роман про человека, который научился летать), все подъезды к клубу были забиты разнообразнейшими машинами — от навороченного представительского «Линкольна» до занюханного старенького «Москвича».
Моя машина находилась где-то посередине этих двух полюсов автомобильного благосостояния. Впрочем, я никогда и не жаловалась — с моим родом занятий постоянное пользование и «Линкольном», и старым «Москвичом» смерти подобно. А Родион вообще предпочитал машину не водить, хотя права имел, и пару раз — в ситуациях практически экстремальных — я была свидетельницей того, как он блестяще справляется с машиной.
Клуб был густо оцеплен охраной. Еще бы — сегодня здесь собирался городской бомонд… ну, за исключением, конечно, госструктур. Хотя кое-кто и из этих небожителей наличествовал. По крайней мере, машины с престижными номерами и маячками у клуба я заметила.
При входе, чуть в стороне от гардероба, стоял невозмутимо улыбающийся верзила, за спинами которого маячили два точно таких же типа, но только без проблеска улыбки, и внимательно проверял гостей на «всхожесть» — сверял пригласительные со списком ожидающихся визитеров, пристально рассматривал прибывших и некоторых из них быстро досматривал на предмет наличия оружия — четкими, легкими, едва заметными касаниями, в которых не было ничего общего с грубым ментовским «шмоном», но тем не менее по сути это было одно и то же.
Меня он осматривать не стал: в том платье, в котором я пожаловала на торжество в честь юбилея Ясина, можно было нелегально пронести разве что вязальную спицу. Да и то надо изощриться.
Впрочем, мой туалет вовсе не страдал вульгарностью. Напротив, это было вполне строгое вечернее платье, которое деловая женщина надевает, выезжая «на люди».
Охранник ощупал меня коротким пронизывающим взглядом с головы до пят, глянул в мой пригласительный билет и почтительно кивнул, предлагая пройти в банкетный зал.
«Когда этот Ясин только успел подготовиться к приему, если приехал только накануне?» — едва успела подумать я, как тут же увидела направляющегося ко мне Кирилла — в сопровождении двух довольно хмурого вида мужчин, которых я первоначально приняла за охранников.
Как оказалось впоследствии, я ошибалась.
Ясин выглядел великолепно. Белоснежный костюм сидел на его статной фигуре как влитой, широкое лицо лучилось довольством и радушием. С тех пор как мы виделись в последний раз, он несколько пополнел, можно сказать, заматерел, стал шире в плечах и груди, хотя и раньше особой худобой не страдал. Проблему рано пробивающейся лысины он решил с не меньшим блеском, чем все прочие — попросту гладко выбрил череп, кстати, очень правильной формы, массивный, так сказать, породистый. Для контраста же отпустил короткую богемную бородку а lа Джордж Майкл.
— Добро пожаловать, бесценная Машенька, — низким, очень приятного, бархатного тембра баритоном проговорил он. — Добро пожаловать. Как говорится, с радостью прошу к нашему шалашу.
— Ничего себе шалаш, — отозвалась я. — Вы, Кирилл Станиславович, как всегда, в своем репертуаре. Хотя, надо сказать, репертуар этот мне нравится. Ну что тебе сказать — мои поздравления и наилучшие пожелания, дорогой. Впрочем, по всей видимости, у тебя и так все есть. Тем более что выглядишь ты просто сногсшибательно… если, конечно, ты допускаешь такую характеристику в отношении мужчины.
Тот расплылся в широчайшей улыбке и полез целоваться. Потом коснулся губами моего уха и тихо проговорил:
— Ты, Машка, еще похорошела. Только чтобы не было больше этого… типа «Кирилл Станиславович», «репертуар» и «характеристика». Как говорил Фрунзик Мкртчян, в маем домэ папращю нэ виражаться.
От него ненавязчиво пахло дорогим алкоголем. Уже успел подзарядиться.
— Ну хорошо, — улыбнулась я. — Это я так… солидность накручиваю. А то у тебя тут вон как все капитально устроено. Когда только организовать все успел?
— Да это не я, это все Розенталь, — отмахнулся Ясин.
— Кто?
— Розенталь, — проговорил тот, хотел сказать что-то еще, но в тот же момент заметил, как в зал входит трио новых посетителей, всплеснул руками и направился к ним.
Между вновь пришедшими, казалось, нет и не может быть ничего общего. Невысокий, вертлявый плотный мужчина лет сорока походил на воробья, которого невесть зачем обрядили в перья орла и наказали изображать на лице особую значительность. Что было весьма трудно с его анемичным подбородком и тяжелым, длинным утиным носом, на котором выражение слепого самодовольства смешивалось с явным изумлением: куда это, дескать, я попал? Дорогой, элегантный, прекрасно сшитый костюм сидел на нем, как холщовое рубище на огородном пугале. И все же общая живость и энергичность манер делали его по-своему привлекательным. Чего никак нельзя было сказать о его спутнице, одетой с тяжелой безвкусной роскощью. Женщина эта, с ее узким надменным лицом и блеклыми, рыбьими глазами, казалась мумией, которую на время извлекли из склепа, где она лежала с таким же вот достоинством и многовековой спесью. Она смотрела прямо перед собой, двигалась скованно и расчетливо, словно ощущала себя вершительницей судеб, от единого движения наманикюренного пальчика которой зависели судьбы людей и государств.
Я не смогла сдержать иронической улыбки: такой чудовищный, всепроникающий, смехотворно раздутый снобизм распирал эту даму.
Чуть поодаль, за спинами этой колоритной парочки, выступал облаченный в строгий серый костюм грузный мужчина с хищным ястребиным носом и седеющими кудрявыми волосами.
— Добро пожаловать, Геннадий Ильич! — воскликнул Ясин, приближаясь к своим гостям, и начал горячо трясти руку «воробьиного орла». Потом подскочил к «мумии» и приложился к ее белой веснушчатой ручке. На лице милой дамы появилось нечто вроде кислой улыбки. Вероятно, так улыбалась бы высокопородная сельдь (до ее водворения в консервную банку) какой-то ничтожной кильке.
— Мое почтение, Валерия Юрьевна, — продолжал рассыпаться Ясин, обмениваясь энергичным рукопожатием с солидным толстяком.
«Он назвал этого воробышка Геннадием Ильичом, — подумала я. — Неужели это и есть банкир… то есть пайщик банка Бубнов? Выглядит не очень представительно».