Теперь-то уж Геннадий Ильич не сможет оперативно вызвать подмогу. В этом они были правы.
— Извините, Геннадий Ильич, — пробормотала я, — кажется, сейчас я немного испорчу вам паркет.
И я вынула из сумочки маленькую коробочку в форме сигаретной пачки, представлявшую собой как бы набор теней, а в действительности содержавшую несколько десятков граммов пластита и снабженную ртутным детонатором. Такие штучки обожал мой босс, Родион Потапович. Время от времени в его кабинете появлялись подобные новинки конструкторско-пиротехнической мысли, которые он, верно, брал погонять у своих знакомых из спецслужб. Наверное, было забавно посмотреть, как Шульгин «обкатает» новинки на своих противниках. Мне почему-то вспомнилась история о том, как Тур Хейердал… В экстремальных ситуациях всегда в голову лезет много чуши, готова спорить с фабрикаторами боевиков: «В этот момент его тело отмобилизовалось до отказа, и одна, только одна мысль упруго колотилась в мозгу». Не одна! Так вот, почему-то вспомнилось, что Тур Хейердал, идя в плавание через Тихий океан на плоту «Кон-Тики», получил от какого-то представителя английской компании порошок «антиакулин». Англичанин утверждал, что стоит бросить одну щепотку порошка в воду, как самая назойливая и привязчивая акула испарится. Когда же Хейердал спросил, действительно ли можно положиться на этот порошок, англичанин, широко улыбаясь, ответил: «Well, это-то мы и хотим выяснить!» Вот так-то, Родион Потапович!
— Что это? — скороговоркой выдавил Бубнов пепельно-серыми губами, косясь на псевдокосметичку. — Мария! Сейчас… с-с-с…
Наверное, он хотел сказать: сейчас не время наводить красоту. В этом он был прав: я собиралась отнюдь не наводить — я собиралась портить красоту. Бубновской квартиры.
Я взвесила коробочку на ладони, а потом выдохнула с веселой злостью и швырнула ее в сторону нападавших. И угодила точно в подбиравшегося к нашему креслу верзилу с «ПМ» — того самого, что с такой мерзопакостной улыбочкой закрывал за моей спиной входную дверь квартиры Геннадия Ильича.
Точнее, коробочка угодила в пол перед ним, но силы взрыва вполне хватило, чтобы отшвырнуть амбала на несколько метров назад, при этом совершенно его обезобразив и превратив его лицо в страшную жженую маску.
Его развернуло в воздухе спиной к полу и отбросило… Он врезался головой в тяжелое, с фигурными радужными разводами стекло резного книжного шкафа старинной работы… Тяжелый осколок сорвался из посыпавшегося переплета и вонзился парню в горло. Но он ничего этого не почувствовал: в момент контакта со шкафом он был уже мертв.
— Суччка-а-а-а! — прорезал пространство сдавленный вопль, и парень с «узи» выскочил из-за массивной колонны, служившей ему укрытием, и открыл огонь на поражение.
Мне удалось выстрелить в него из пневматического пистолета и отползти дальше, за роскошный кожаный диван, почти в самый угол комнаты, волоча за собой Бубнова — туда, где у окна корчился накрытый жалюзи лысый бедолага.
Но о нем я забыла. Как потом выяснилось — совершенно напрасно.
Парень с «узи» разнес в щепки кресло, разбил очередью абажур, прошил даже картину на стене, хотя непонятно, чем она ему помешала. Я швырнула в него пневматическим пистолетиком, в котором уже не осталось ни единого дротика, и это неожиданно помогло.
Пистолет попал в лицо киллера и — надо же такому случиться! — в то самое место, в которое я приложила его несколько минут тому назад в прихожей.
Он взвыл и едва не выронил от боли автомат — и этого мгновения замешательства мне вполне хватило.
Я метнулась из угла, как пантера, — вероятно, он смог бы среагировать, если бы смог отрешиться от своей боли и не хватался за лицо. Я буквально вцепилась ему в горло… непостижимо, как он успел перехватить мои руки, уйдя от смертельного для него выпада… но уже следующий удар парировать ему не удалось.
Я ударила ему между ног, он сдавленно простонал и, обернувшись вокруг своей оси, как багдадская танцовщица, но совсем уж не в восточных традициях мешком свалился на пол.
— А-а! — торжествующе проговорила я и, наклонившись, подобрала «узи», выпавший из руки пострадавшего амбала.
И начала разгибаться. Но закончить этот процесс мне не было дано.
Сильнейший удар обрушился на мою голову, еще один пришелся в основание черепа, и я, потеряв равновесие, тяжело подалась вперед. Все с выросшим в ушах глухим уханьем опрокинулось… колыхаясь, как потревоженная водная гладь, в глаза одним стремительным хищным прыжком бросился ярко натертый паркет, что-то гулко ударило в лоб…
И все померкло. «Черт побери, — мелькнуло в угасавшем сознании, — второй раз за то недолгое время, что я начала работать по заказу Светланы Андреевны, я позволяю себе совершенно непозволительную роскошь терять сознание. Лишаться чувств-с!..»
Впрочем, я быстро пришла в себя. Вероятно, слабость продолжалась несколько секунд, но этого вполне хватило нашим врагам. Я увидела, как с пола медленно поднимается минутой ранее вырубленный мной парень. Как ухмыляется надо мной лысый, в руках которого я увидела осколки разбитого телефонного аппарата. Массивного аппарата, старинного образца. Килограмма полтора.
Вероятно, именно он ударил меня — и именно этим аппаратом.
А потом добавил кулаком. И потом подошел третий — с автоматическим шприцем в руках.
Именно этот последний легко ухватил за шкирку Бубнова, тряхнул его, а потом, бесцеремонно швырнув на пол, произнес следующую речь:
— Ну, шалава, тебя же добром просили!! А коли ты решила попутать… мочилово нам тут захороводила…
— Да че разговаривать? — хрипло проговорил парень с «узи» (он отобрал его у меня и вернул в свое владение). — В расход — и ноги отсюда! А то мало ли че!
— Эт-та верна-а, — отозвался тот и притянул к себе Бубнова. А парень с «узи» шагнул ко мне и направил пистолет-автомат на меня.
Его лицо страшно перекосилось, когда палец на курке дрогнул, и у него вырвалось хриплое:
— Ну… что же ты заглохла, сука…
И тут произошло нечто необъяснимое.
…Оконные стекла негромко хлопнули, и на поверхности внутреннего, расходясь от небольшого белого кружка с аккуратным отверстием в самой сердцевине, зазмеились и расползлись во все стороны, хищно извиваясь, прихотливые трещины, — и оба стекла, на доли мгновения упруго завибрировав, с грохотом и звоном рухнули десятками больших и малых полос и осколков прямо на сжавшегося под окном Геннадия Ильича.
А на груди амбала с «узи» быстро набухало, расплываясь кровавое пятно.
Он выронил пистолет, посмотрел на меня округлившимися от предсмертного изумления глазами — в них не было боли, только слепое, обвальное ошеломление! — и на подломившихся ногах рухнул прямо на двумя секундами ранее потерявшего сознание Бубнова.
Человек с пистолетом-шприцем вскрикнул и попятился, но тотчас же две пули угодили ему в грудь, и его откинуло назад.