— Прекрати играть со мной, — ответил Форман, качая головой.
— Поверьте мне. Говорю вам как социопат социопату: если вы не понимаете причины происходящего, то причина одна — любовь.
Он задумался на несколько секунд. Какие чувства исходили от меня? Знал ли он, что у меня родился план? Я не лгал ему — все, что я собирался сказать, было правдой. Мог ли он почувствовать, что я приберег одну хитрость? Мог ли он за миазмами нервного страха, переполнявшими дом, различить мое беспокойство? Я смотрел на него, изо всех сил излучая честность и желание помочь.
— Ну что ж, — произнес он. — Попробуй объяснить.
— Сначала поесть. Я не ел два дня.
Он взглянул на Курта, чьи безумные глаза уставились на нас поверх клейкой ленты. Я положил скальпель на столик.
— Время для него еще найдется, — заметил я.
Форман кивнул и указал в коридор:
— Тогда на кухню. Послушаем, что ты скажешь.
— Садись, — велел Форман.
Я сел за кухонный стол, а он открыл холодильник, и за дверцей я увидел не коллекцию рук и голов, а вполне земной набор неприхотливого холостяка: виноградный сок, баночку с горчицей, полбуханки хлеба и пенопластовую коробку с остатками пищи, не доеденной в ресторане. В глубине стояла полупустая банка с рассолом. Я жадно посмотрел на коробку с ресторанной едой, но Форман вытащил пакет с хлебом и бросил на стол.
— Ем я немного. Предпочитаю получать удовольствие от еды, а не чувствовать все время, как грустят игрушки.
Я открыл пакет, вытащил кусок черствого черного хлеба и принялся есть, заставляя себя делать это медленно. Я не хотел, чтобы меня стошнило, если я съем все в один присест. Вкус у хлеба был великолепный, но я не сомневался, что это следствие голода.
Форман наклонился ко мне над столом, скрестив руки на груди и глядя, как я ем. Когда я проглотил несколько кусков, он снова заговорил:
— Итак, я полагаю, ты знаешь о Мхае гораздо больше, чем говоришь.
Вел он себя странно — внешне вроде бы злился, но на самом деле нет. Потом я вспомнил, что, пока не разозлюсь я, не начнет и он. Сейчас мы оба были спокойны, осторожны и готовы.
Он казался мне чистой страницей, и настало время писать на ней. Я хотел, чтобы он доверился мне, поэтому попробовал довериться ему, не притворно, потому что это не сработало бы, а по-настоящему, — я попытался заставить себя положиться на него, словно мы были подельниками. Я обнаружил, что, если сосредоточиваюсь на нем, ничего не получается, — я понимаю его, но не могу отождествить себя с ним. Раз проникнуться к нему сочувствием не вышло, я сконцентрировался на собственных реакциях, стараясь принимать как должное те рамки, в которые Форман вписал наши отношения. Я расслабился и стал воспринимать его как маму или моего друга Макса.
— Вы говорили в машине, что Мхай, по вашему мнению, вселился в тело мистера Кроули перед самым концом. И это логично, потому что тело Кроули так и не было обнаружено. Если бы Кроули умер своей смертью, тело бы нашли, но, если бы Мхай успел вселиться в него, Кроули превратился бы в слизь и исчез.
Форман кивнул:
— Похоже, ты знаком с его методами.
— Но вот чего вы не поняли. Мхай пробыл в теле Кроули целых сорок лет, в течение которых вы и не могли его найти.
Форман неожиданно улыбнулся:
— Из-за любви.
— Да, — подтвердил я. — Из-за любви. Сорок лет назад Мхай приехал сюда в новом, с иголочки, теле, готовый, как всегда, начать новую жизнь. Как долго он обычно оставался в теле, прежде чем поменять его?
— Максимум год. Если ты можешь быть кем угодно и где угодно, обычно нет причин задерживаться.
— Но он нашел причину. Ее зовут Кей.
Форман сухо, иронично рассмеялся:
— Кей Кроули? Мхаю несколько тысяч лет. Он повелевал королевами и императрицами, у него были рабыни и фанатички, жрицы и поклонницы. Что такого есть в Кей, чего не могли предложить за тысячи лет все красавицы мира?
— Любовь.
— У него и прежде была любовь!
— Ненастоящая, — сказал я, подаваясь вперед. — Вы даже не догадываетесь, что такое настоящая любовь. Если вас кто-то любил, Форман, вы питали в ответ те же чувства, а если вас переставали любить, то и вы тоже. В такой любви нет обязательств, а потому она бессмысленна. Она ненастоящая. Настоящая любовь — это боль. Настоящая любовь — это жертва. Настоящая любовь — это то, что почувствовал Мхай, когда понял, что Кей ни за что не примет его таким, какой он есть. У него появится шанс, только если он станет лучше. И он отказался от всего плохого, что в нем было, и стал лучше.
Форман внимательно смотрел на меня:
— Откуда социопат знает что-то о любви?
— У меня есть мать, всю свою жизнь отдающая детям, которые даже не замечают этого, не ценят и не могут отплатить тем же. Это и есть любовь.
Мы смотрели друг на друга, изучали, думали. Настал ключевой момент, когда мне требовалось, чтобы он вместо доверия проникся тоской. Мне нужно было, чтобы он почувствовал, будто обделен чем-то, поскольку я точно знал, как он поступит, — так же, как и всегда. Он выйдет из дома, отправится на поиски недостающей части и привезет ее сюда, чтобы пытками заставить подчиняться. По-иному общаться с миром он не умел. А пока он будет отсутствовать, я реализую следующую фазу моего плана.
Я вспомнил о людях, которых мне не хватало.
— Характер людей определяется не смертью, — сказал я. — И даже не тем, чего им недостает. Их характер определяется связями между ними.
Я вспомнил о матери и обо всем том, что она сделала для меня. Я вспомнил, как она защищала меня полгода назад, когда я убил демона, и никто не знал, что будет дальше. Я вспомнил, как она вывернула наизнанку свою жизнь, лишь бы подстроиться под меня, стать такой, какой нужно мне, как ей это представлялось. Я ненавидел все ее попытки, но она предпринимала их ради меня.
— Мхай знал это, — продолжал я. — Он понял в конечном счете, что жизнь — это нечто большее, чем бесконечная смена тел, переход от одной личности к другой, вечное бегство от всего на свете без возможности остановиться.
Я вспомнил о своей сестре, которая хотела защитить меня, но не знала даже, как защитить себя. Я вспомнил о ее синяках, испуге и представил, как она испугалась еще сильнее сегодня, когда поняла, что Курт исчез. Пусть она глупа, но она волновалась о людях.
— Мхай оставил ваше маленькое сообщество демонов, потому что больше не нуждался в нем. Тысячи лет бессмысленного существования — существования, но не жизни, — и вот наконец он освободился. Он шагнул вперед, и то, что он обрел, сделало его таким, какими вы никогда не будете. Вы называли его богом, но в конце он стал больше, чем богом. Человеком.