Приводить полностью рассуждения Берта Сванидзе бессмысленно. Не знаю, за что его взяли на следовательскую работу, на ответственную, на мой взгляд, должность. Точно так же я не понимала, зачем Родион пригласил его в наш офис. Доводы его не отличались логичностью, а за те два часа, в продолжение которых он пудрил нам мозги, он успел выдвинуть несколько гипотез относительно смерти Горового, одна другой нелепее, и относительно каждой расписал все возможные варианты действий за пунктами «а», «б» и так далее. Кончилось тем, что я не могла слышать без содрогания его фразу: «Сейчас я поясню свою мысль». За ней стояла бездна бессмысленной болтовни. При этом он курил сигары (Родиона), пил кофе (который приготавливала я) и раскачивался взад-вперед на стуле.
Когда Сванидзе кто-то позвонил на сотовый и попросил о встрече, я была готова броситься ему на шею и расцеловать его, только бы он ушел и глаза мои его больше бы не видели. Он прощался долго и все время при этом повторял, что он ужасно спешит, что он везде нарасхват и ему дорога каждая минута. Так что мое торжество не знало границ, когда он в третий раз поцеловал мне руку, в четвертый раз сказал «до свиданья», в сто пятый раз пригладил волосы и, согнувшись, выбежал из кабинета, как будто в самом деле куда-то ужасно спешил и дело решали считанные секунды. Я чуть не взвыла и без сил упала на диван. Решительно в последнее время мне везло на знакомства с удивительно приятными людьми: сначала Наседкин, а теперь вот этот Берт Сванидзе.
Родион сидел и миролюбиво улыбался. Его лицо раскраснелось, и, однако, видно было, что и он испытал облегчение от ухода Сванидзе.
– Босс, что тут вообще делал этот милый человек? – спросила я. – Может, он и работает в окружной прокуратуре, но если он и там потребляет столько же кофе и…
– Дело не в этом, Мария, – проговорил Родион. – Нет, он человек несносный, но куда более толковый, чем кажется по первому впечатлению. Иногда у него этот поток слов идет только от того, что он хочет скрыть свои настоящие мысли и…
– Родион Потапыч, он вас заразил своим словоблудием!
– Не без этого. Он всегда такой, сколько я его знаю. Но зачастую он бывает и толковым человеком. Так вот, быть может, его и наше расследования будут идти параллельно.
– Надеюсь, вы ему не показывали записку, которую нашел у себя Белосельцев? Эту, с каракулями?
– Ни в коем случае. Мы же обещали Белосельцеву, что дальше нас информация не пойдет. Так вот, Сванидзе покопался в материалах вокруг этого дела, в протоколах и экспертизах и уверил себя, что Горового выкинули из окна. Уверил именно СЕБЯ, потому что никто другой не находит возможным считать это убийством. Ну никаких доказательств. Типичный суицид или, если угодно, несчастный случай. В квартире ни одного отпечатка, сейф тронут не был…
– Какой сейф?
Родион хитро прищурил один глаз:
– Сейф, который стоял в кабинете Горового. Сванидзе вокруг этого сейфа танцевал на полусогнутых, так желал его открыть. Танцевал – это я фигурально, конечно. Сейф опечатали и увезли, прокуратуре дали понять, что за сейф отвечают другие. Сама понимаешь.
– ФСБ, что ли?
– Ну да. Сванидзе парень настырный, от него так просто не отделаешься. Сама успела заметить. Так что он взял за гипотезу то, что его двоюродного дядю убили. Кто, зачем? «Контору» он откинул. Если бы это сделали они, то не стали бы потом так демонстративно забирать сейф, взяли бы сразу. В общем, не понравилась ему первая гипотеза, и все тут. Вторая же гипотеза показалась ему более правдоподобной и… более близкой, что ли. Сванидзе предположил, что старика убили из-за квартиры. А что? Очень возможно, особенно в отношении московских квартир. Были случаи, когда одиноких стариков убивали, а их квартиры продавали; существуют целые банды, которые на этом специализируются. Тем более что Сванидзе с коллегами в данный момент ведет дело об исчезновении нескольких стариков как раз из того микрорайона, где жил Горовой. Есть даже из одного с ним дома. А еще Сванидзе успел навести справки и установил, что незадолго до смерти Горовой звонил… куда бы ты думала?
– Не знаю.
– А звонил он в Воронеж, откуда он, собственно, родом и где долгое время работал.
– Кем? – выдохнула я.
Родион ответил в тон мне:
– Он работал в местной психиатрической клинике. Правда, он уже много лет живет в Москве, но с Воронежем, как показывает распечатка телефонного архива, время от времени контактирует, причем родственников у него там не осталось.
– Та-ак! – протянула я. – Выходит, что несколько человек без всякой договоренности между собой могут прийти к одним и тем же выводам, которые и случайностью пахнут, и подтасовкой, но все равно… что-то есть? Горовой работал в той самой клинике, где содержался Дима Белосельцев?
– Вот! – воскликнул Родион и стукнул кулаком по столу. Как это часто с ним бывало, он задел кончик торчавшей из чашки ложки, так что та сработала на манер катапульты и плеснула в очки Родиона чай с ромом, а чашка опрокинулась и залила поверхность его стола остатками горячительного напитка. На это Родион не обратил ни малейшего внимания и продолжал:
– Это меня и поразило. Я связался со Сванидзе после того, как узнавал в прокуратуре насчет следствия по делу Горового. Мне сказали, что есть такой Альберт Эдуардович, который ведет дело Горового и утверждает, что того убили, а вовсе это никакой не несчастный случай. Я спросил: «Какой такой Альберт Эдуардович? Не Сванидзе ли его фамилия?» – «Вот именно. Обратитесь к нему, если у вас есть вопросы по этому делу. Он вообще утверждает, что корни этого происшествия тянутся куда-то в провинцию. То ли в Воронеж, то ли в Самару». И вот тогда я и связался со Сванидзе. Тем более что я с ним знаком.
– Слишком со многими вы знакомы, – с нарочитой подозрительностью протянула я.
– Да, у меня широкие связи в столице и за ее пределами, – скромно отозвался Родион. – Значит, тебе, Мария, не нравится Сванидзе?
– А какое это имеет значение? Вы решили нас для пользы следствия поженить? – съязвила я.
Родион почесал в курчавой голове и ответил:
– Ну, почти. Дело в том, что ты поедешь вместе с ним в Воронеж.
– Вы переняли от него дурную манеру шутить.
– А я и не шучу. Так что, моя дорогая Машенька, готовься к своей тяжкой миссии.
– Но с какой целью я с ним поеду в Воронеж? – пробормотала я, тупо рассматривая ногти на правой руке. – Разве основная работа будет не здесь?
– Здесь ты успеешь поработать. Продолжишь сегодня и завтра, а потом возобновишь после возвращения из Воронежа. А пока что ты, Мария, отправишься к Пастухову. Этот человек преподавал у Романа Белосельцева. Я сомневаюсь, что встреча с ним может что-то прояснить, но тем не менее это необходимо. Хотя бы для очистки совести.
* * *
Иван Никитич Пастухов, профессор математики МГУ, принял меня в перерыве между лекциями. Найти его не составило труда.