– Видите ли, сказав А, нужно говорить и Б… – тягуче начал Сванидзе.
Мне чуть дурно не стало. Ну, сошлись две премудрые головушки! Я решительно выступила вперед и, стараясь не ловить ноздрями исходящий от вислощекого мужика с лопатой запах, сказала:
– Ну все, хватит. Аванс получишь вечером, а остальную сумму по выполнении работы. Напарника возьми надежного, понятно? И не болтай, а то, знаешь ли, там и без денег остаться можно, дорогой.
…Да, я решилась на это. Впрочем, что толку говорить о решимости, если Родион изначально сказал мне, что скорее всего мне не избежать этой жуткой операции. Вскрытия могилы. Быть может, это и не могила вовсе, а просто пшик, фикция. Но если мы действительно обнаружим тело Димы Белосельцева и выяснится, что мы в самом деле осквернили могилу – а ведь шансы, что так оно и будет, велики! – тогда не знаю… уважение перед смертью было привито мне Акирой, который призывал не бояться, но уважать это состояние, в которое рано или поздно перейдет каждый из нас.
Берт Сванидзе, конечно, не без труда согласился на предложение наведаться ночью на воронежское кладбище и там выяснить раз и навсегда, похоронен ли Дима Белосельцев или нет, имеют ли под собой почву подозрения его родителей или нет, причастен ли он к событиям, потрясшим семью Белосельцевых, или нет! Берт Сванидзе был подозрительно законопослушен для следователя, подозрительно не в том смысле, что это обозначало угрозу, а потому, что такая законопослушность в сочетании с болтливостью и медлительностью может выйти боком. Ладно… ночь в незнакомом городе, кладбище и могила возможного преступника – это достаточные основания, чтобы терпеть все недостатки Берта Сванидзе.
Перебирая в голове все это, ненужное и обрывочное, я подготавливала себя к ночной вылазке.
Городское кладбище – одно из трех, самое маленькое, на окраине города – находилось на холме, рядом с котловиной, которую осенние дожди превратили в болото. Причем несколько могил, расположенных на просевшем пласте почвы, ушли под воду. Зрелище, представшее передо мной в рассеянном свете луны, изредка появлявшейся между клочковатыми тучами, было жутким. Черная громада кладбищенского холма, изогнутый металлический хребет ограды, словно скелет неописуемо длинной древней рептилии, черная щетина леса неподалеку – все это казалось ирреальным, и не верилось, что в десяти минутах езды отсюда расположены кварталы новейшей застройки. Спальные районы Воронежа в прекрасной, экологически чистой окололесной зоне.
А тут – тут все было совсем по-другому.
Дальний свет фар отразился от спокойной глади воды, над которой там и сям торчали разлапистые деревца, черные кресты и ограды – и выхватил из темноты подтопленное кладбище. Я никогда не отличалась пугливостью или чрезмерной нервной чувствительностью, но тем не менее невольно притормозила. Машинально потушив фары, я ощутила, как мое тело охватывает слепой страх.
– Ты что? – вскинулся Сванидзе. – Это же не здесь! Поехали, поехали, говорю!
Проехав по кошмарной дороге еще метров сто, я остановилась у поваленной ограды. Именно тут была назначена встреча с могильщиками, которых мы наняли для того, чтобы они откопали… откопали.
Я вышла из машины. Перешагнула через поваленную ограду кладбища. Луна заливала неверным светом скосившийся, ушедший в воду край кладбища. Жутко выглядели торчащие из воды – словно призрачные тени из слепого матового зеркала – кресты, памятники, голые осклизлые кусты и оградки. А над всем этим в напоенном стылым безмолвием воздухе висел впаянный в черный холм силуэт старой часовенки на холме, вокруг которой было сосредоточено наибольшее количество могил. Часовенка почему-то напомнила мне знак пиковой карточной масти. Да… где-то там была расположена и могила Димы Белосельцева.
– Веселое место, – сказал Сванидзе. – Днем здесь как-то оптимистичнее. Хотя днем мы сюда и не приходили.
– Вот именно, – тихо выговорила я. – А где эти… работники заступа и лопаты?
– Спрашивала, хозяйка? – хрипнуло над моим ухом, и я невольно вздрогнула, но не от самого голоса, а от леденящего сознания того, что этот человек сумел подойти ко мне незаметно. Мало кому такое удавалось.
Я обернулась. Мужик, несколько часов тому назад требовавший «пристегнуть еще стольничек сверху», смотрел на меня ясными голубыми глазами и улыбался во весь рот, показывая свои ужасные, через один, лопатообразные зубы. За ним стоял второй, причем этот второй был верзила, каких мало. Ростом-то он был ненамного выше Сванидзе (а у того примерно метр девяносто), зато плечи могильщика были необъятные.
– Это Жора, – отрекомендовал редкозубый. – А я, значит, Шурик.
Из-за особенностей дикции это прозвучало как: Фурик.
– Отлично, – сказала я. – Вот тебе аванс, Шурик. Тут половина оговоренной суммы. Вторую – сразу после окончания работы.
– И стольничек сверху. За энту… за конспирацию.
Я безнадежно махнула рукой: дескать, что уж с вами поделаешь, Жора и Шурик, если вы такие умные партийные слова знаете: «конспирация»…
* * *
Откровенно говоря, это был один из самых неприятных моментов в моей жизни. Вид двух полусогнутых темных фигур, при слабом свете прицепленного к кресту на соседней могиле карманного фонаря ловко вскрывших захоронение и теперь споро углубляющихся в землю, вызвал у меня волны крупных мурашек по коже. Альберт Эдуардыч Сванидзе же и вовсе старался не смотреть на это, а разговаривал сам с собой и воровато озирался по сторонам, как стоящий на стреме домушник, подельники которого «берут» в это время «хату». Берт Эдуардыч явно был не в своей тарелке.
– Ты так выглядишь, как будто тебе не приходилось по долгу службы присутствовать на эксгумациях, – тихо сказала я сквозь зубы.
Он дернул головой:
– Да нет, приходилось, но чтобы вот так… незаконно… я даже не знаю, как себя вести, если там, в гробу, вдруг окажется этот… кого мы заподозрили в том, что он вовсе не умер.
– Ты что-то слишком чувствителен для следователя.
– А ты слишком непробиваема для женщины! Хотя я всегда подозревал, что женщины… женщины вообще удивительно черствые существа, хотя и кажутся более отзывчивыми и тонкокожими, чем мужчины… дело в том, что, некоторым образом…
– Опа! – громко сказал Шурик, вылезая из уже глубокой ямы. – Кажись, есть!
Сванидзе осекся. Ну что ж, на этот раз Шурик встрял удачно. А то неизвестно, куда завели бы Сванидзе его рассуждения о черствости женщин. Сванидзе посмотрел на Шурика, на его сутулую фигуру с длинными руками и негромко выговорил:
– До гроба докопались?
– Ага! Сейчас Жора его наверх подаст. Тяжело оно, да. Жись-то она – не сахер медовый. Но Жора… он потянет. Он вообще парень здоровый, роялю на седьмой этаж сволок, а выпил-то тогда всего ничего – поллитру хлебанул. Правда, неразведенного.
– То есть вы хотите сказать, что он там, внизу, один подаст гроб наверх?
– А что ж. Я приму. Гроб, в смысле. Да вон он лезет.