— Ух ты! — сказал Лонгмэн. — Понимаю.
— А до этого — Конго. Ну, и еще Боливия.
— Так вы солдат удачи? — Лонгмэн в таком количестве поглощал всякое остросюжетное чтиво, что подобные эпитеты были для него привычными.
— Ну, это довольно дурацкое определение. Наемник — вот более правильное слово.
— Но наемник — это ведь тот, кто воюет ради денег.
— Вот именно.
— И все же, — жизнерадостно продолжал Лонгмэн, стараясь заглушить неприятную мысль, что воевать за деньги — примерно то же самое, что убивать за деньги, — и все же я уверен, что в любом случае для вас важнее были приключения, а не деньги.
— В Биафре я командовал батальоном. Мне платили две с половиной тысячи в месяц, и сбавь они хоть цент, я бы к этому делу и пальцем не притронулся.
— Биафра, Конго, Боливия, — изумленно повторял Лонгмэн. — Постойте-ка, Боливия — это ведь там, где Че Гевара? Вы что же, были с ним?
— Нет, я был как раз на другой стороне. С теми, кто его прикончил.
— Помилуйте, я вовсе не думаю, что вы были на стороне красных, — заторопился Лонгмэн.
— Я на стороне тех, кто мне платит.
— Какая же все-таки волнующая, славная жизнь! — воскликнул Лонгмэн. — А что заставило вас бросить все это?
— Рынок сузился. Нет работы. А пособий по безработице там не платят.
— И как же устраиваются на такую работу?
— А как вы устроились машинистом в метро?
— Ну, это совсем другое. Обычная работа, надо же на жизнь зарабатывать.
— И я пошел в солдаты по той же причине. Пива не хотите?
После этого прогулка и пиво стали еженедельным обычаем. Поначалу Лонгмэн не мог взять в толк, зачем такой человек, как Райдер, возится с ним, но в конце концов он понял: как и он сам, как и многие в этом городе, Райдер был одинок. Так что на час или два в неделю они скрашивали одиночество друг друга; но общение их, после тех первых откровений, вновь стало совершенно нейтральным.
А потом, в один день, все изменилось.
Началось все довольно невинно — с газетного заголовка. Они увидели его в газете, лежавшей на стойке бара, куда они зашли выпить по традиционной кружке пива: ПЕРЕСТРЕЛКА В МЕТРО, ДВОЕ УБИТЫХ.
Двое грабителей попытались обчистить билетную кассу на станции в Бронксе. Коп, дежуривший на станции, вытащил пушку и пристрелил обоих. На газетном фото — два покойника на грязном полу станции; кассир высунулся из окошечка и разглядывает их.
— Торчки, — тоном знатока сказал Лонгмэн. — Никто больше не полезет за мелочью в билетную кассу. Дело того не стоит.
Райдер без всякого интереса кивнул. На этом все могло бы и закончиться, часто думал потом Лонгмэн, если бы его не понесло дальше и он бы не поделился с Райдером своими самыми сокровенными фантазиями.
— Уж если я бы хотел совершить преступление в метро, с кассой я бы точно не стал мелочиться.
— А что бы вы сделали?
— Например, захватил бы поезд, — брякнул Лонгмэн.
— Поезд метро? А что с ним потом делать?
— За него можно потребовать выкуп.
— Будь это мой поезд, я бы сказал вам: да заберите его себе на здоровье! — усмехнулся Райдер.
— Я не собираюсь требовать выкуп за сам поезд, — пояснил Лонгмэн. — Пассажиры. Заложники. Ясно?
— Как-то это слишком сложно, — покачал головой Райдер. — Не думаю, что это сработает.
— О, это может отлично сработать. Я время от времени подумываю над этим. Так просто, смеха ради.
Смех, правда, был невеселым. Это было его местью Системе, игрой, в которую он играл, когда обида подкатывала к горлу. Никогда он не думал, что совершит что-нибудь подобное в действительности.
Райдер поставил стакан с пивом на стойку, обернулся к Райдеру и посмотрел на него в упор.
— Почему вы уволились из метро? — спросил он ровным голосом. Командирским, как теперь уже понимал Лонгмэн.
Такого вопроса Лонгмэн совершенно не ожидал. Максимум, чего он мог ждать — это проявления вежливого интереса. Застигнутый врасплох, он, не успев сориентироваться, выпалил правду:
— Я не увольнялся. Меня вышибли с работы.
Райдер молча смотрел ему в глаза, ожидая продолжения.
— Я был невиновен, — пробормотал Лонгмэн. — Конечно, надо было бороться за свои права, но я…
— Невиновен в чем?
— В нарушении, само собой.
— Каком нарушении? В чем вас обвиняли?
— Меня ни в чем не обвиняли. Это был просто наговор, но они все равно меня выперли. Вы прямо как прокурор.
— Простите, — сказал Райдер.
— Да нет, черт, я могу рассказать. Меня подставили. Клювам нужна была жертва…
— Клювам?
— Это специальные инспектора, сыщики. Они шныряют вокруг в штатском, проверяют персонал. Иногда одеваются вообще хиппово, знаете там — длинные волосы и все такое. Шпионы, короче.
— А «клювы» — потому что они везде суют свой нос? — улыбнулся Райдер.
— Вот все так думают. На самом деле, их прозвище происходит — как, кстати, и у английских «бобби» — от имени первого начальника службы безопасности. Его фамилия была Бики. [6]
Райдер кивнул.
— Так в чем вас все-таки обвиняли?
— Они подозревали, что какая-то банда перевозит наркотики, — ответил Лонгмэн вызывающе. — С нижнего Манхэттена на север. Один дает машинисту пакет, другой забирает его в Гарлеме. И никаких концов. Клювы решили повесить это на меня. Но свидетелей у них не было, и с поличным меня не взяли. Да я в жизни не стал бы заниматься такими делами. Вы же меня знаете.
— Да, — сказал Райдер. — Я вас знаю.
Пока его окончательно не взбесили два этих черных молокососа, Комо Мобуту вообще не парился. Происходящее его не касается. Пусть эти уроды грабят поезда хоть дважды в день, он и глазом не моргнет. Если это не связано с революционной борьбой угнетенного чернокожего населения, Комо Мобуту это не волнует.
Впрочем, ему доставляло некоторое извращенное удовольствие оказаться участником, точнее, наблюдателем происходящего — а все из-за того, что он ездил на метро. Он не был черным из разряда «лимузин-пентхаус-первый-класс-бесплатные-коктейли-от-белых-стюардесс», из этой международной клики, к которой относились все эти псевдобратья с западного побережья, из Парижа и Алжира. Он был настоящим революционером, и даже водись у него бабки, он бы все равно ездил общественным транспортом, а на дальние расстояния ездил бы междугородними автобусами компании «Грейхаунд».