– Молодцы. Только вряд ли вам это поможет. У меня ведь ваш начальник… вот он у меня где!
Чижиков сжал большой волосатый кулак, показывая, где у него там сидит прокурор. Подруги как-то в душе усомнились насчет отношений Чижикова и прокурора, но так как внушительный кулак хозяина покачивался непосредственно у них перед носом, решили вслух не спорить.
– Заходите, заходите! – подбодрил их Чижиков.
Видимо, в знак дополнительного поощрения шлепнул их обеих по мягкому месту. От неожиданности девушки дружно вскрикнули. Да и больно им было порядочно. Рука у Чижикова оказалась тяжелой. Их возгласы вызвали в Чижикове приступ жизнерадостного хохота. Он размахнулся, чтобы еще разок отпечатать свою жирную пятерню на попах подруг, так что, спасаясь от нового шлепка, им пришлось вприпрыжку бежать перед ним.
Комната, куда Чижиков их пригнал, по-другому и не скажешь, мало походила на кабинет для деловых переговоров. Тут стояла низкая широкая тахта, а пол был застелен огромным ковром, по которому кто-то щедро раскидал вышитые подушки. В углу стоял огромный кальян, а возле него открытый пакет с фруктами и тарелка со сладостями.
Едва войдя в комнату, Чижиков направился к кальяну и принялся деловито его раскуривать.
– Располагайтесь, – предложил он подругам, положив на разгоревшиеся угли маленький коричневый кусочек, по виду напоминающий то ли пластилин, то ли засохшую какашку.
Видимо, какой-то особый сорт прессованного табака, так решили про себя подруги. Они устроились рядом с хозяином, подложив под себя несколько подушек для мягкости, и хорошенько огляделись по сторонам. Изысканный натюрморт сильно портил мусор – обрывки и бумажки, а также простая пластиковая бутылка кока-колы, которая сразу же выдавала низменные вкусы хозяина. Да и фрукты, как заметили подруги, были немытыми. Вот к конфетам у них претензий не было. Трюфеля и «Мишку» подруги любили и сами.
– Можно конфетку? – спросила Леся.
Чижиков кивнул. Ему наконец удалось справиться с кальяном, он затянулся дымом, и его лицо расплылось в блаженной улыбке. Дым от табака был какой-то странный, сладковатый и ни на что известное подругам не похожий.
– Хотите покурить? – предложил подругам Чижиков.
– Нет, спасибо!
Курить кальян после того, как мундштук обмусолил сам хозяин, девушки согласились бы разве что под страхом смерти.
– Мы не курим.
– А что так? – не одобрил их Чижиков. – Зря! Да вы попробуйте!
– Нет, спасибо.
– Мы не хотим.
– Да вы не знаете, от чего отказываетесь! – настаивал Чижиков. – Отличная штука, я дерьма ведь не курю.
– Спасибо.
– Но что-то не хочется.
– Курите, я сказал!
Правильно Кло сказала, Чижикова оказалось очень легко привести в бешенство.
– Сменного мундштука нет! – нашлась Кира. – Извините, но мы очень брезгливы.
– А-а-а, – махнул рукой Чижиков, тут же успокаиваясь. – Это я понимаю. Сам к бабе никогда без презерватива не сунусь.
Вместо бабы и презерватива он употребил совсем другие слова, от которых подруг сначала кинуло в холод, потом в жар, а потом им просто стало противно находиться в одном помещении с человеком, который не только такие слова знает, но и, не стесняясь, употребляет их в присутствии малознакомых женщин.
Но Чижиков между тем уже полез в какой-то ящик, откуда, сопя, вытащил два пластмассовых одноразовых мундштука, которые и кинул подругам.
– Берите! Сейчас кальян передам, закуривайте.
Девушки переглянулись. Что им было делать? Кира затянулась дымом первой. Он обжег, просто ободрал горло, она сильно закашляла. А еще говорят, что кальянный дым мягкий и совсем не дерет горло. Вранье это все!
– Какой крепкий у вас табак, – прокашлявшись, сказала Кира.
Чижиков почему-то после ее слов залился смехом. Настроение у него заметно улучшилось после того, как он покурил.
– Теперь ты! – велел он Лесе.
Вторая подруга постаралась сделать совсем маленький глоток, но все равно закашляла.
– Я такой табак курить не могу! – заявила она Чижикову. – Для меня слишком он крепкий.
– А это и не табак вовсе.
– Что же это?
– Пластилин.
– Пластилин тоже можно курить? – изумились подруги, у которых эта детская игрушка никак прежде не ассоциировалась с курением. – Вот уж не знали.
Лицо у Чижикова приобрело какое-то странное выражение. Он с интересом посмотрел на подруг и спросил:
– Девчонки, а кто вы все-таки такие?
– Мы же вам уже сказали, мы работаем в прокуратуре.
– У нас и удостоверения есть.
И Кира, не колеблясь, протянула Чижикову удостоверение. Но тот не стал на него даже смотреть.
– Что мне эти бумажки? – презрительно фыркнул он. – У меня самого в сейфе лежит полтора десятка корочек покруче.
– У нас подлинные.
– И у меня все подлинные! По ним я и мэр, я и пэр, и сэр, много кто еще! Вы кому другому можете заливать, что в прокуратуре работаете, а вот мне не надо. Я ни в жизнь не поверю, чтобы работники прокуратуры не знали бы про пластилин, который можно покурить.
Подруги хлопали глазами и чувствовали себя полнейшими лохушками.
– Говорите, кто вы, – приказал им Чижиков.
Хотя произнес он это приказание вроде бы даже с ленцой, но подруги все равно почувствовали, лучше с этим человеком не спорить и тем более не врать ему больше.
– Мы ведем независимое расследование убийства госпожи Завьяловой – Лали. Она мама нашей старой школьной подруги, вот мы и впутались в это дело.
– Ну? А от меня-то вы чего хотите?
– Нам сказали, что вы встретились с тетей Лали в художественной галерее и дружески поболтали с покойницей.
– И что?
– Вы знали ее прежде?
Чижиков откинулся на подушки и прищурился. Кальянный дым окутывал его густым сизым облаком. Настроение у Чижа совсем исправилось. Подруги тоже чувствовали себя странно. У них кружилась голова и как-то непонятно шумело в ушах.
– Ну, допустим, прежде-то вашу тетку иначе звали, – заговорил Чижиков, и подруги насторожились. – Никакая она не Завьялова, а Камерс, прабабка у нее француженка была. Да-да, именно такая у нее фамилия и была. А погоняло ейное было – Коммерция.
– Производное от фамилии?
– И это, и еще потому, что жизнь она коммерсантскую вела. Продать, купить, снова перепродать. Нюх у нее был, внакладе никогда не оставалась. Со мной ее дружок сидел, он и рассказал мне про нее. И фотки показывал. Вообще, сказал, что Коммерция – баба верная, она бы его дождалась. И денежки, что Толик ей оставил, могла бы в оборот пустить. К счастью, коммерция у нее в крови, оттого и прозвище такое. Только долго своего Толика Коммерции ждать не пришлось.