4155 Линнеан-авеню
Вашингтон, округ Колумбия
08.01 по летнему восточному времени
И никакой они не президентский эскорт, теперь Ширли ясно это видела. Две патрульные, черный внедорожник с синими фарами за радиаторной решеткой. В то самое время, когда она пришла к такому выводу, мужчины в костюмах слушали свои штучки в ушах. Ширли, конечно, ничего не слышала, но видела, как они прижимают эти штучки пальцами, словно от этого им было лучше слышно.
— Повторите, — сказал один из них, морща лоб, как будто с ним разговаривали на иностранном языке.
Подлетевшие машины резко остановились, и выпрыгнувшие из них люди, в форме и в костюмах, принялись за дело с проворством пожарных. Ширли знала, что выпечки хватит на всех, но этих мужчин завтрак не интересовал. Двое или трое были с пистолетами, остальные с лопатами.
Зачем им лопаты?
Не для сада же?
Сейчас?
Пока одни выкапывали те страшненькие кустики в саду, другие расхаживали повсюду с таким видом, будто ожидали неприятностей.
А потом началось такое…
Один из тех, что всю неделю занимался посадками, выскочил из дома с криками, размахивая длинным, кривым ножом. Нападать с ножом на человека с пистолетом не очень-то умно — его и застрелили сразу же.
И тут же еще двое русских — или кто они там были, — те, что все утро шныряли туда-сюда в кухне, вытащили оружие из ящиков комода, куда, как поняла теперь Ширли, спрятали его в последние дни. Двое в костюмах, с теми штучками в ушах, были без оружия, наверное, потому что никто ничего такого не ожидал. И все-таки они бросились на тех, что с оружием. Загремели выстрелы… два, три… У Ширли даже зазвенело в ушах. Один из тех, что в костюмах, упал, обливаясь кровью.
Другой же русский повернулся, навел пистолет на Ширли и выстрелил. Сначала она почувствовала только что-то вроде ожога в плече, а потом увидела дыру. Дыру в ее выстиранной, накрахмаленной форме, которую гладила чуть ли не полночи!
И тут ей стало больно. Черт, как же больно!
Даже по прошествии месяцев Аткинс не могла сказать, что случилось потом. Она только помнила, как потянулась здоровой рукой к кофеварке, которую и двумято руками с трудом поднимала. И еще помнила глухой звук, когда эта кофеварка угодила русскому в голову. Она даже успела подумать, что неприятностей теперь не оберешься — весь ковер в кофе и крови, да еще и русский на нем валяется.
И тут все потемнело.
Потом, когда Ширли пришла в себя и попыталась подняться, оказалось, что она еще в столовой, но лежит на носилках, а над ней склонилась женщина в голубой форме с буквами ЭМС [62] на кармашке и с какой-то бутылочкой, соединенной с рукой Ширли. Двое мужчин в такой же форме поднимали носилки.
Аткинс попыталась сесть, но не смогла. То ли потому что ее привязали к носилкам, то ли потому что не хватило сил.
— Отпустите меня, — прохрипела она и сама удивилась, что может говорить только шепотом. — Если меня не будет дома, кто позаботится о моих детях?
— Я позабочусь, — раздался голос у нее за спиной. Голос показался знакомым, как будто она уже слышала его где-то, но не могла вспомнить, где именно.
— Кто это?
В поле зрения появился какой-то мужчина в костюме. В глаза бил свет, и Ширли видела только его силуэт.
— Выздоравливайте, а ваши дети побудут пока моими гостями.
Он шагнул ближе, и Ширли подумала, что ей уже мерещится. Она смотрела в улыбающееся лицо самого президента!
— Вы очень смелая женщина, миссис Аткинс. Если бы не вы, сегодня несколько детей остались бы без отца.
Только тогда Ширли поняла, что слепит ее не солнце, а прожектора! Вот черт! Раз в жизни попала в телевизор — и вот в каком виде!
Президент наклонился и взял ее руки в свои.
— О ваших детях позаботятся. В Белом доме детишек не было… наверное, со времен Джимми Картера. А когда выпишетесь, придете ко мне на обед?
«Прислуживать на обеде», — подумала сначала Ширли, но потом поняла, что ее приглашают как гостью.
Она будет сидеть за столом с Самим? Вот это да! И ведь он не шутит. Аткинс знала, он старается ради себя самого и, может быть, уже заработал несколько голосов черных — ну и что? Ее дети получат то, о чем будут говорить до конца жизни.
А Ширли?
Что ж, народ в ее бывшем квартале увидит, что она и впрямь прошла большой путь. А разве нет?
Силанус, Сардиния
15.21
Разоруженных Джейсона и Эдриана усадили на стулья и оставили под присмотром двух автоматчиков. Мария получила некоторую свободу передвижений, ограниченную, однако, пределами комнаты. Похоже, Еглов и его люди чего-то ждали. Может быть, ночи, когда их убьют и бросят в темноте, чтобы соседи ничего не заметили?
— Я проголодалась, — заявила женщина. — Кроме меня, кто-нибудь еще хочет есть?
Питерсу о еде и думать не хотелось.
Еглов кивнул одному из подручных.
— Проводи ее в кухню. — Он хищно улыбнулся. — Ешьте, ешьте хорошенько. В последний раз.
— А как вы все-таки выбрались из туннеля в Байе? — спросил Джейсон.
— Думаете там только один вход? — Еглов указал на лежавшую на диване книжку. — Даже в вашем журнальчике говорится об исходе из Преисподней перед схождением в Аид.
Не столько движимый любопытством, сколько стремясь завязать разговор, Джейсон спросил:
— Но зачем везти эти этиленовые камни в Штаты? Только для того, чтобы поджечь пару самовоспламеняющихся кустов? Разве не легче просто пронести бомбу на конференцию?
Русский нахмурился.
— В этом-то вся штука. Представьте реакцию ваших соотечественников, когда обнаружится, что у вашего президента и других разорителей планеты перерезано горло, а истинные друзья Земли живы. Ножи потом спрячут в специальные тайники, где они и будут лежать, пока не понадобятся снова. Никто ни о чем не догадается. Оружия нет, посторонних не было, никто не приходил и не уходил. Истинные защитники планеты сочтут это чудом — несчастная Земля сама расправляется с осквернителями.
«Поистине демонстрация безумства», — подумал Джейсон.
— Но зачем убивать президента? Он ведь согласился освободить вас и ваших радикальных сторонников от судебного преследования за совершенные преступления.
Еглов сплюнул.
— Не ему говорить о прощении. Это право имеет одна только Земля. Принимать прощение от величайшего разорителя природных ресурсов, которые принадлежат всем? Нет. — Он снова сплюнул. — Пока существует ваша страна и другие индустриальные демократии, мира не будет. Не будет, пока они не расплатятся за свои грехи и не оставят в покое землю.