Правда, один, из врачей, сначала осматривал трупы с медицинской точки зрения, переворачивал их, делал вскрытия. Снимал свои очки, протирал их, смотрел куда-то вдаль, что-то думал, вздыхал. А потом записывал в блокнотик как пытали наших. Перенимал опыт.
При этом он был абсолютно равнодушен. Только изредка снимал очки и тщательно протирал стеклышки, при этом смотря невидящим взглядом куда-то вдаль. Иногда он, рассматривая очередное растерзанное пытками телами, бормотал себе под нос: "Интересно, а как они это делали? Это было за пять дней до момента смерти, а человек жил! Невозможно! Невероятно!"
У многих трупов отсутствовали внутренние органы. И изъяты они были хирургическим путем. И зачастую, по словам медиков именно это явилось причиной смерти.
Некоторые были обескровлены, у некоторых они даже не удосужились убрать иглы из вен. У кого-то отсутствовали глаза. Глазные яблоки также были удалены медиками.
На некоторых, по словам пленных, источников, проводились опыты. Испытывались новые лекарства, новые методики лечения, ломались кости и пытались их срастить.
Также испытывали новые пули для стрелкового оружия. Сначала стреляли, убивали, а затем медики делали вскрытие и предоставляли отчет как новые пули ведут себя в теле человека.
Иногда жертву привязывали, фиксировали на стенде-мишени, и тщательно выцеливая, производили выстрелы с различных дистанций, под различным углом. На вопли никто не обращал внимание. Мишень она и есть мишень. Оружейникам сообщали о результатах испытаний в "полевых" условиях.
Мы не могли жалеть таких изуверов. Не имели права Всякий кто фашист подлежал уничтожению. И плевать, что он был солдатом, выполнявшим приказ. Что у него на родине была семья, старики-родители. Плевать. За то, что они творили на моей земле, им не может быть никакой пощады. Только смерть! И к черту сантименты! Мы их не звали.
А в войне нет гуманных или не гуманных методов. В Томске, нашли забытый с советских времен цианистый калий. Много, более сорока килограммов. Этого хватило бы на всю Сибирь, но они отравили воду у фашистов. Итог — более четырехсот трупов. Умирали быстро, но мучительно. Камеры видеонаблюдения бесстрастно фиксировали как солдаты и офицеры пили воду, ели суп, а потом валились на пол, стараясь разорвать одежду у горла. Задыхались. Партизаны воспользовались этим и захватили базу. Перебили остатки фашистов, и вывезли, что представляло какой-либо интерес. Потом целый район удерживался более месяца.
Фашисты проводили ковровое бомбометание, заливали окрестные леса напалмом. Брали в заложники целые деревни. Загоняли на площадь, объявляли, что если не выдадут партизан, то каждые десять минут будут расстреливать по группе заложников. И казнили… У всех на глазах по пять человек… Десять минут — пять человек…
И люди не выдерживали… Рассказывали. Эх, хочется обозвать их предателями, а вот язык не поворачивается… Только вот… Только те кто сражался за Родину потом погибли. Мученическую смерть приняли. А те кто выжил, но попал в плен — завидовали мертвым. Я видел видео и фото отчет о карательной операции…
Мы выложили его в интернет. И те, кто не воевал против захватчиков пополнили наши ряды. И начались одиночные, не скоординированные теракты против фашистов.
Это несколько вводило в ступор как самих фашистов, так и наши спецслужбы.
Как объяснял Иван, что вот такой террорист-одиночка — самое страшное оружие. Он не связан ни с какой организацией, туда можно внедрить источника, всех членов можно отслеживать с помощью технических средств слежения. А тут… Живет человек, с виду порядочный. Не лояльный, а просто живет, поглощенный своими проблемами, и вот, на…! Обмотанный взрывчаткой химик-студент взрывает себя в толпе фашистов, унося много жизней, и сам, распыляясь на атомы, уходит…
С точки зрения религии. Он кто? Самоубийца? Жертва? Герой? И что ему уготовано? Рай? Ад?
По мне, так он — герой. И на центральной площади ему памятник чугунный ставить надо и детям рассказывать о том, какой он герой… Эх, война, война!
Тем временем нам удалось более-менее скоординировать действия групп.
Были, конечно, и такие командиры, которые не верили никому, считая, что любой контакт ведет к провалу. Это и не удивительно. Пришлые и местные контрразведчики создали массу ложных групп сопротивления. И искали контакты с настоящим подпольем. Внедряли туда своих агентов, под видом координаторов, а то и просто уничтожали настоящих партизан. Мы таким образом потеряли группу из тридцати человек.
Строго-настрого приказали же всем командирам групп, не вступать в несанкционированные контакты. Доложи в Штаб, Миненко и его люди проверят, а потом уже будет и встреча. Ан, нет, сами с усами… Вот и погибли почти все, кто выжил был вывезен в другую область и месяц подвергался пыткам.
На наш след они не вышли. Весь штаб группы подорвал себя, находясь в окружении. Попутно подняли в воздух арсенал. Пять членов штаба и двадцать фашистов погибло, только при подрыве…
Лично наплевать сколько фашистов сдохло, а вот за каждого своего, ушедшего… Эх, хочется рвать зубами противника. Разрывать ему грудную клетку голыми руками, чтобы острые куски ребер торчали в разные стороны, и смотреть как медленно прекращает биться его мышечный мешок — сердце и легочные мешки перестают наполняться воздухом!
Но борьба множилась. Отряды от Курил до Калининграда объединялись. И уже не одна наша "первая бригада", а появились и "третья"? "четвертая" появились, нападая на фашистов, уничтожая целые базы фашистов, удерживая районы от оккупантов. И люди, часто верили, помогая партизанам.
И еще было несколько больших приобретений. Удалось завербовать двух агентов. Одного в Штабе войск "союзников". Второго — на Лубянке.
Первый работал за идею, второй — за деньги. Но информацию оба давали бесценную. Мы с Иваном их берегли. Встречи были тайниковые или с применением технических каналов связи. Записи все были закодированы и заархивированы.
Мы меняли постоянно базы. Контрразведка поняла, что мы использовали базы, подготовленные в советское время на особый период. В уме и сметливости им не откажешь.
Миненко отправил семью в Краснодарский край к знакомым. Документы были сделаны на другие фамилии. От моей семьи, с оказией, через десятые руки передали весточку. Обосновались у родственников в Сибири. Все как раньше, Сибирь всех укроет, все скроет.
Тем временем поступила информация, что оккупантов будут усиливать отдельным десантным батальоном англичан. Они прибывали на железнодорожную станцию эшелоном. Это хорошо. Срок прибытия — через пять дней.
Мы срочно собрали группу командиров, кто должен был, по нашему мнению, быть задействован в ликвидации прибывших свежих сил противника.
Начал я:
— Без помощи железнодорожников нам не обойтись. У меня есть знакомый начальник станции. Мы в свое время отрабатывали директиву и пытались наш радиообмен замаскировать под переговоры железнодорожников. — я вспомнил, усмехнулся — Сам ругаться могу сильно. Но работники "железки", они матерятся — разговаривают матом, да, и нет у нас столько женщин, которые постоянно в эфире бы передавали команды боевого управления, закодированные под мат. Если устроить мне встречу, то могу с ним переговорить.