И снова, снова, еще раз проговорились различные варианты, вплоть до того, что будут привлечены для разгрузки школьники старших классов или студенты.
Были разработаны различные страховочные варианты сворачивания операции без потерь среди нас и мирного населения.
Хотя некоторые горячие головы орали, что "лес рубят — щепки летят"! И приводили в пример опыт Благовещенска, когда при штурме города китайцами были взорваны фугасы. Да, уничтожили много китайцев. Но уничтожили половину города и треть его жителей. И что? Китайцы все равно захватили, пусть со значительными потерями, но захватили. Теперь они восстанавливают город под себя. Местное население растерзано. Пропаганда им промывает мозги, что они вынуждены так себя вести в интересах безопасности, в первую очередь, в интересах местных аборигенов. Местное подполье — это оголтелые фанатики, котором наплевать на своих земляков. И обыватели поверили, сами бегут и сдают соседей, которые, по их мнению, участвуют в сопротивлении.
Не готов я применять тактику "выжженной земли", если мои сограждане попадают под удар. Не готов… Как в далеком 1941 году отходящие войска поджигали поля, хлеб, чтобы он не достался врагу. Будучи школьником, курсантом я был твердо убежден, что так и надо делать… А сейчас… Наверное, старею, становлюсь сентиментальным, не могу я так…
Смотрю на молодежь. Они горячатся, рвутся в бой. При этом готовы положить свою голову в этом бою, и своих людей уложить штабелями. А это еще не последний бой. Не тот самый, в котором надо отдать все ради победы. Не решающий, не ключевой. Не штурм Берлина… Хотя и без вот таких многодневных побед, без многочисленных подвигов в каждом бою, не было бы и того самого — легендарного штурма Берлина. И не было бы Знамени Победы над Рейхстагом.
Опять же, меня учили, и сам многократно убеждался, что подвиг — расплата за чью-то ошибку, за чью-то оплошность… И вот сейчас пытаюсь донести до присутствующих, что нельзя оплошать, нужно продумать все до мелочей, предусмотреть все развития событий, чтобы людей сберечь. Организовать бой и управлять им таким образом, чтобы гонять противника. Не давать ему помнится. Чтобы они бежали в одну сторону, что, вроде, там безопасно, а потом там устраивать подрывы, открывать шквальный огонь. Чтобы в случае прибытия подкрепления с воздуха, десанта мы могли полноценно уничтожить и свежие силы врага.
Я посмотрел на часы. Уж сидели, склонившись над картой пять часов. Всё, хватит на сегодня. Каждый получил конкретную задачу, которую он должен исполнить до мелочей. В случае провала каждого может последовать провал всего. Разработали систему резервирования. Посмотрим…
Иногда после таких длительных совещаний, доставали спиртное и пускали по кругу, но сегодня так все устали, что даже и мысли ни у кого не было выпить.
Мы с Иваном проводили всех, открыли окна и двери настежь, настолько было прокурено, заварили чай.
Я ждал, когда чай остынет, Иван налил в блюдечко, и, вытягивая губы дул, неспешно отхлебывал. Внимательно смотрел на меня.
— Ну, что Николай Владимирович, много интересного увидел, узнал из общения?
— Что имеешь ввиду?
— Народ тебя слушает.
— Он и раньше слушался. И что?
— Не то. Раньше он прислушивался, а сейчас — подчиняется. Ты всем и каждому разжевываешь, что нужно ценить жизнь каждого бойца, и жизнь каждого обывателя. Что этот человек может оказаться отцом, матерью, ребенком каждого из присутствующих. А также по одной простой и ясной по причине, потому что он — свой. Наш. Родной. Что он из России. И больше не подлежит обсуждению.
— Это очевидно и банально. — я поморщился — Нашел о чем говорить. Прописные, азбучные истины. Все, давай, спать. Наутро работы много.
— Может, на улицу выйдем, воздухом подышим, пока комната проветрится перед сном. — Иван накинул куртку.
— Идем. — согласился я.
Вышли. Звездное небо от края до края раскинулось перед нами. Стони галактик, иных вселенных, сверкая, переливаясь неведомым светом, мигали нам.
Я закурил, глядя в эту неземную красоту.
— Иван, а когда ты последний раз смотрел в небо?
Миненко скептически глянул в небо одним глазом.
— Сейчас смотрел, и что?
— И что ты там увидел?
— Небо без облаков. Значит, ночь будет холодная, надо окно закрыть перед сном, а завтра осадков не будет, Авиации не видно, осветительных ракет, бомб, мин тоже не видно, значит, выспимся. — Иван недоумевал.
— Что видит человек перед смертью, Иван? — я пытался подвести его к мысли?
— Как что видит? Ствол видит. Либо пистолет, либо автомат.
— Нормальный человек видит перед собой потолок. Либо своей обычной квартиры, либо больничной палаты. И только солдат в бою видит небо. От края до края небо. Небо, куда улетает его душа.
— Эко тебя потянуло на лирику, Николай Владимирович… Хотя… — Иван уже другими глазами посмотрел на небо, усеянное миллионами звезд — В этом что-то есть. Сам придумал, или вычитал где-то?
— Сам. Сейчас. Не сомневаюсь, что кто-то, где-то уже написал эту мысль, но она мне сейчас в голову пришла. И еще, Иван. Прошу тебя. Если мой смертный час придет раньше твоего…
Иван перебил меня.
— Владимирович, ты, это брось. От твоей лирики у меня шерсть дыбом на спине стоит!
— Не перебивай. Послушай. Если так получится, что сгину я поперед тебя, то сделай так, чтобы, последнее, что я увижу — это было небо, а не потолок. ё- Я, конечно, постараюсь… — Иван потянул время, почесывая затылок. — Но, может статься, что мне придется делать тебе искусственное дыхание и непрямой массаж сердца, так, что, брат, ты извини меня, если что… Не пойми превратно, не целоваться я к тебе полезу, а спасения для.
Он явно издевался.
— Я серьезно.
Голос у меня был серьезный.
— Понял. — уже другой, понимающий, осознающий голос. — Сделаю. Хоть в тюрьме будешь сидеть, а помрешь на свежем воздухе.
* * *
И закипела работа, как всегда, в условиях жёсткого цейтнота. Времени не хватало. Казалось, что для детальной подготовки операции необходимо еще две недели. Но их не было. Опять же это показные учения, когда приезжает проверка из Генерального Штаба. А все при соблюдении мер конспирации. Жесточайших. Сторонний наблюдатель, агенты из правоохранительных органов и специальных служб не должны были заметить, на фоне общей суеты, в связи с подготовкой к прибытию англичан, наших спешных приготовлений.
Думаешь, я спал все это время? Час-полтора забывался в сутки неровным сном. Не хватало ни времени, ни людей, ни оружия, ни взрывчатки. Казалось, что нужно сворачивать подготовку операции, отводить людей, потому что все на грани срыва, на грани провала. Под видом рабочих-путейцев, мы, с Иваном дважды побывали на месте. Отработали смену по замене шпал. Через шпалу укладывали взрывчатку. Не знающий человек и не определит, что там что-то спрятано. Под видом уборщиков, побывали в общежитии. По докладам получалось, что все идет по плану, но пришлось по ходу внести несколько корректив. Не должен командир вот так все проверять на месте лично. Не хватит сил. Но, что поделать. Это не регулярная армия. Это — силы сопротивления. А этому нигде не учат. Иван смеется, что после Победы надо ввести в школах и ВУЗах обязательный предмет "организация отрядов сопротивления в тылу врага". Я отпарировал "Баба-Яга в тылу врага".