– Несчастья стали сыпаться на меня примерно год назад. Сначала мы навсегда разругались с Леной.
– Я знаю.
– Потом мою верную помощницу Галю пришлось уволить за воровство.
– И это слышала.
– А еще Наташа ушла от Кита и уехала за границу, да еще неприятность с Сониной случилась.
– Знаю и об этом, – закивала я. – В общем, вы остались без подруг, пусть даже таких, как Катя.
– Верно, но я постепенно привыкла. Вместо Гали у нас стала работать Раиса, сестра Наты, очень милая девушка. Они с Наташей похожи. Вернее, Рая – этакая карикатура на Нату, та ведь красавица, но сходство явное, особенно в голосе и в манерах. Вскоре Кит привел в дом Лизу, милую девочку, и мы вроде зажили спокойно. До мая, во всяком случае…
– А что случилось в мае?
Ми замялась, потом тряхнула головой.
– Меня внезапно вызвал к себе хозяин издательства. Алексей Лагутенко.
Смолякова, несмотря на свой уже звездный статус, постоянно боится, что ее выгонят вон из «Марко». Приглашение в кабинет к Лагутенко она восприняла с ужасом. На дрожащих ногах писательница вползла в хозяйские владения, обвалилась в неудобное модное кресло и замерла в ожидании слов: «Уважаемая Милада, ваши рукописи нам более неинтересны».
Но Алексей произнес иную фразу:
– Ты только не волнуйся, я почти контролирую ситуацию. Речь идет о Никите.
Милада вцепилась пальцами в жесткий край сиденья, а Лагутенко начал осторожно, по чайной ложке, выдавать сведения.
Никита обратился в службу безопасности «Марко» с просьбой о помощи. Он некоторое время назад решил вновь заняться бизнесом – открыть парикмахерский салон, и добрая мама дала ему на раскрутку денег. Кит снял помещение, закупил оборудование, и тут на него наехал некий Макей, парень с богатым уголовным прошлым, который потребовал от начинающего бизнесмена двадцать тысяч долларов в месяц…
– Сколько-сколько? – подскочила я, перебив рассказ Смоляковой. – Офигеть!
– Верно, – кивнула Ми. – Но слушайте дальше. Тот Макей сказал Никите: «У твоей мамочки полно бабок, пусть платит, иначе либо тебя украдут, либо Настю».
Смолякова встала, налила себе воды прямо из-под крана и продолжила:
– Вот это все мне и рассказал Лагутенко. А потом велел сидеть дома и не выпускать из особняка Кита и Настю.
– А вы что сделали?
Ми вздрогнула.
– Ну, понимаете, мои книги читают многие… Есть среди них всякие люди, и, в частности, один человек, нынче крупный бизнесмен, а раньше… в общем…
– Вы пошли к криминальному авторитету и попросили его устроить встречу с Макеем? – догадалась я.
Кивок.
– И он помог?
Кивок.
– Вы поговорили с Макеем.
Кивок.
– Господи, да объясните же наконец! – взмолилась я.
Смолякова поставила чашку в мойку, нервно поправила свои крашеные, слишком рыжие волосы и продолжила рассказывать:
– Этот Макей оказался с виду нормальным парнем. Мимо подобного на улице пробежишь и не обернешься. Но вот на контакт он не шел. Спрашиваю: «Вы знаете Никиту Смолякова?» Отвечает: «Вероятно». – «Хотите от него денег?» – «Может, и так, а может, нет».
Поговорив с ним в подобном духе с полчаса, Ми устала и сказала:
– Извините, мне пора.
И тут вдруг Макей с некоторым смущением попросил:
– Книжечку моей маме не подпишете? Она ваша фанатка.
– Конечно, – кивнула Ми. – Как ее зовут?
– Маму? Анна.
Смолякова раскрыла томик и привычно вывела на странице: «Милой Анечке с любовью».
– Не понял! – растерянно воскликнул Макей. – Это что, вы, типа, мою маму любите?
– Конечно, – пожала плечами Ми.
– А за что?
– Я люблю всех своих читателей, – спокойно пояснила Милада. – Для меня нет разницы, знакомы мы или нет, просто люблю, и все.
– Даже несмотря на то, что она мать настоящего пацана? – окончательно растерялся Макей.
Милада улыбнулась.
– Думаю, у нас с вашей мамой много общего. Например, мы любим своих детей, увлекаемся детективами. Она не вяжет?
– Угу, шевелит спицами, – окончательно растерялся Макей.
– Вот. И я тоже! Ладно, мне пора, прощайте.
– Стой! – рявкнул Макей. – Садись и слушай. В твоем доме живет крыса. Она ко мне обратилась, за пополам.
– Не поняла, – выдохнула Ми.
– Ну, типа, крыса хочет десять кусков, и столько же мне каждый месяц течь станет, – пустился в объяснения Макей. – Чтоб ты поверила, еще скажу: крысятина в «Марко» пожаловалась. Говорил я: «Не делай этого, слишком хитро». А крыска захныкала: «Не, иначе не прокатит. А так классно получается: я ни при чем, сам ничего не просил, вроде как маму волновать не хотел, а Лагутенко ей непременно расскажет. Начнут проверять, узнают: все верно, есть такой Макей». Эй, ты чего, типа, такая синяя стала?
– Ерунда, – отмахнулась Ми, – продолжайте, пожалуйста.
– А я че? Кто ж от денег откажется? – спокойно признался Макей. – Только я вот что решил – с той крысой дела иметь не стану. Езжай домой, отбой дам. Не корчись, ни тебе, ни девке, ни крысе ничего не грозит. Ты, типа, моей маме «с любовью» написала, а для меня мама – все! Хорош, шныряй отсюда, да знай, что с крысой живешь. Она страшное животное, никогда крысятине человеком не стать…
Смолякова закашлялась и снова схватилась за воду.
– Дальше-то что? – в нетерпении воскликнула я.
Милада вытерла рот рукой.
– Еле до дома доехала и в кровать упала. А утром Лагутенко позвонил, сказал, что Никита его ночью потревожил. Радостный такой был, закричал в трубку: «Извините за поздний звонок, хотел обрадовать: у Макея ко мне претензий нет, я с ним договорился».
– И как вы поступили?
Милада вздохнула.