У него забрали ремень, туфли и палку и выдали бумажные тюремные тапочки на несколько размеров больше нужного, так что ему приходилось волочить ноги, словно древнему старику.
Но Гэвин Дейли уже не обращал внимания на такие мелочи. Он уже вписался в новую ситуацию.
На берегу, куда его доставили в наручниках, он ответил на вопросы адвоката, затем предстал перед хмурым судьей, отказавшим в освобождении под залог и потребовавшим заключить его под стражу, дабы исключить риск побега, и, наконец, попал к тюремному врачу. И вот он в камере учреждения с пышным названием Манхэттенский центр временного содержания. Адвокат бодро сообщил, что раньше это место называли Гробницей.
Ну и пусть.
Он нашел отца и отомстил за него. В один и тот же день. Все остальное значения не имело.
Настроение менялось от глубокой печали до полного счастья. Впервые в жизни Гэвин Дейли ощущал покой. Он сидел на жесткой койке с поролоновым матрасом и писал. Бумагу и шариковую ручку ему дал проникшийся сочувствием надзиратель.
Через высокое зарешеченное окно в камеру проникал уличный шум. Жизнь шла своим чередом. Желтые такси, сирены, гудки. Ночь на Манхэттене. Люди встречались с друзьями в барах, ужинали, спешили на поезд, чтобы поскорее вернуться домой, в пригород.
Тревоги, волнения, беспокойства.
Сколько людей охвачены ими.
Сколько их проживает жизнь в тихом отчаянии.
А он сам?
Жил ли он в тревоге и беспокойстве? Была ли его жизнь тихим отчаянием? Чего стоит жизнь, если она закончилась в тесной тюремной камере, где, сидя на койке, можно при желании дотянуться до туалета? Горстки бобов? Да и стоит ли она вообще чего-то?
Молодежь, отвергающая стариков, упускает из виду одну важную вещь. Чем ты старше, тем меньшее тебя волнует. Вот в чем огромный плюс старости. Тебе уже ни до чего нет дела. Ты свободен.
Да, он чувствовал себя свободным. Таким свободным, как никогда раньше. Он был счастлив. Как никогда раньше.
Счастлив в тесной камере.
Счастливее, чем в своем пышном особняке.
Что-то лязгнуло, и дверь открылась. Вошедший надзиратель извинился за то, что забрал ремень и обувь. Полный, предпенсионного возраста, с лицом человека, многое повидавшего и понявшего, что с улыбкой жить легче.
— Свет скоро выключат, мистер Дейли, так что предупреждаю заранее, за пять минут, чтобы вы успели закончить. А еще хочу уточнить: вы не едите кошерное или халяльное?
Старик покачал головой.
— Это чтобы вы знали, что поесть сможете только на завтраке. Утром вас отведут сначала в душ. На завтрак будет овсянка, апельсин или какой-то другой свежий фрукт, молоко, хлеб и желе. С этим проблем нет? Вы не диабетик?
— Мне не нужен завтрак.
— Тем не менее вы его получите.
Дейли улыбнулся.
Поколебавшись, надзиратель добавил:
— У нас здесь не много людей вашего возраста. Если что-то понадобится, дайте мне знать. Но завтрак не пропускайте — перекусить не получится.
Дейли снова улыбнулся.
— Спасибо, все, что нужно, у меня есть.
В ту ночь, впервые за девяносто лет, он не видел снов.
Он спал сном мертвых.
В 8.45 утра Гленн Брэнсон подобрал Роя Грейса у аэропорта Гатуик на полицейской машине.
— Сразу на работу или сначала домой?
— Домой, приятель, сначала домой. Хочу убедиться, что у Клио все в порядке, принять душ и переодеться. Ты как тут? Похороны Эри завтра, да? Теперь-то я хотя бы смогу прийти.
— Я рад. Спасибо. Думаю, ты ей нравился.
— Только она как-то странно это выражала, — усмехнулся Грейс.
— Уж да, — фыркнул Брэнсон. — Странностей у нее хватало.
— Но ты в порядке?
— Да. Ее сестра присматривает за ребятами. Сказала, что останется с ними до конца недели, так что я хотя бы успею разобраться. Сказать по правде, мне сейчас на работе легче. Пока ты там прохлаждался, в этих Соединенных Штатах, у нас тут много чего случилось.
— Ха-ха.
Грейс устал. Свободных мест в салоне не было, и сидеть пришлось в среднем из трех кресел ряду, да еще позади постоянно плакал ребенок. Уснуть не получалось, даже когда малыш замолкал, — в голове крутились беспокойные мысли. «Никогда не буду брать Ноя на рейс, где много пассажиров», — пообещал он себе.
День выдался хмурый, сырой и прохладный — не то что накануне в Нью-Йорке, где еще стояло теплое и сухое бабье лето. «Дворники» разгоняли воду, хотя лучше бы уж они этого не делали, чтобы он ничего не видел. Набираясь опыта, Брэнсон становился лихачом и водил все быстрее и хуже. Приближаясь к повороту, он добавлял газу вместо того, чтобы, как благоразумный водитель, прижать тормоз. Грейс сам наступил на педаль, и тут же Брэнсон бросил «форд» вправо, уходя чуть ли не из-под колес грузовика. Шофер последнего сердито просигналил. Задние колеса «форда» потеряли сцепление с дорожным полотном, и их стало заносить. Брэнсон налег на тормоз, но перебрал, и хвост повело в другую сторону. Каким-то чудом им удалось вписаться в поворот и выскочить на М23.
— Ты вообще имеешь представление о законах физики? — спросил Грейс.
— Физики?
— Может, тебе стоит почитать, что такое инерция, подумать как следует. Тогда бы ты понял, что машина, идущая по прямой со скоростью семьдесят миль в час, должна притормозить перед крутым левым поворотом, особенно на мокрой дороге.
— Это было контролируемое скольжение. Так Джереми Кларксон делает.
— А-а-а…
— Не понимаю, чего ты так беспокоишься, у меня еще ни одного ДТП не было.
— Может, ты копишь на одно большое. Из лаборатории результаты пришли? Насчет нашего Хамфри? — спросил Грейс, меняя тему, и моргнул — Брэнсон перескочил на скоростную полосу, едва разминувшись с идущей впереди машиной.
— Нет, на это уйдет еще пара дней. В ванной Смолбоуна нашли пузырек с таблетками; их тоже отправили на анализ. За Клио приглядывают, с ней постоянно кто-то есть из службы по связям с семьей. Но ты не думаешь, что Смолбоун действовал один?
— Будем надеяться, что так и есть.
— Есть кое-что новенькое по отпечаткам обуви из агентства по недвижимости «Рэнд и Ко». Я уже говорил, что Хейдн Келли связал их со следами, обнаруженными в доме Смолбоуна.
— Да.
— Есть третье совпадение — с яхты Имона Поллока в Марбелье. Испанская полиция прислала вчера, а час назад Хейдн Келли проинформировал Нормана Поттинга. Похоже, на яхте недавно побывали и другие люди, помимо Макарио и Барнса.