Афанасьев и трое молодых плечистых оперативников появились на алле почти сразу. Капитан махнул рукой в одну сторону, в другую и устремился к двери. Кто-то из отдыхающего люда начал что-то понимать и стал поспешно покидать опасное место. Создалась специфическая суета, за которой что-то должно было последовать.
Последовал звон разбитого стекла и стук упавшего со второго этажа офисного стула. Потом раздался громкий мужской голос:
— Не подходить к зданию! Я вооружен, и у меня заложники. Если кто к двери подойдет, я вам труп сброшу!
Тут же в здании завизжал женский голос и замолк. Наверное, ей зажали рот рукой. Гуров, встав за ствол кривого вяза, пытался разглядеть Креста в окне второго этажа. Афанасьев с сожалением потрогал дверную ручку и убедился, что дверь заперта изнутри. Теперь придется идти на поводу у уголовника, теперь Крест начнет диктовать условия. Все, опростоволосились! Упустили инициативу, дали себя заметить, дали возможность Кресту захватить заложников, поставили под угрозу жизнь людей и исход операции захвата.
— Афанасьев, убери людей! — приказал Гуров в микрофон. — Оцепи здание всеми наличными силами, но на расстоянии пятидесяти метров.
— Я могу попасть внутрь через окно первого этажа, — тихо ответил капитан. — Я в мертвой зоне, он меня не видит.
— А если увидит? Если услышит шум? Выполняй, Андрей Андреевич, я Креста хорошо знаю, знаю, что он дурак, когда его к стенке прижмешь. Он, не задумываясь, начнет стрелять и убивать.
— Крест не мокрушник, — попытался возразить Афанасьев, — он аферюга, вор, но не мокрушник.
— Ты о нем по сводкам знаешь, а я его брал и сажал. Он за этот год, что на воле бегал перед последней отсидкой, лично порешил четверых. И именно из-за своих афер! Конкурентов убирал, предателей казнил. Он очень изменился за последние десять лет, так что не обольщайся.
— Что вы задумали, Лев Иванович? ОМОН подтянуть, снайпера?
— Выполняй, что я сказал, — отрезал Гуров и неторопливой походкой двинулся прямо к зданию.
Еще метров десять его будут скрывать деревья, а потом он окажется на открытом пространстве прямо перед фасадом здания, прямо перед окном, из которого кричал Крест. Узнает его Крест или нет? Прошло много лет, Гуров, конечно, внешне немного изменился, но забыть сыщика Крест не мог. Слишком много они провели времени на допросах друг против друга. Один крутился, юлил, второй сверлил его взглядом и прижимал к стенке доказательствами, логикой.
Омоновцы появились за деревьями и стали оцеплять площадку вокруг здания. Оставшихся отдыхающих быстро и очень настойчиво удалили за пределы зоны оцепления.
— Лев Иванович, — послышался в наушнике голос Афанасьева, — мы должны сообщить. Вы порядок знаете.
— Андрей Андреевич, пятнадцать минут, — упрямо возразил Гуров, — дай мне пятнадцать минут, а потом будем действовать по правилам.
Гуров порядок знал. Как только ситуация выходила за рамки обычной операции захвата, стоило только получить хоть косвенные данные, хоть предположить по прошлым делам, что преступник или преступники могут быть вооружены, сразу вступали в действие соответствующие инструкции. Во избежание неоправданных жертв среди оперативного состава, гражданских лиц следовало вызывать специальные силы быстрого реагирования и принимать все меры к удалению из зоны операции посторонних. В случае же захвата преступниками заложников, захвата особо важных объектов и тому подобного операция мгновенно превращалась в общегородскую и попадала под юрисдикцию межведомственного штаба.
Даже соблюдение этих правил иногда приводило к жертвам среди населения, материальному ущербу городского хозяйства, потерям среди личного состава спецподразделений. И, как следствие, трупам вместо задержанных бандитов. А Гуров трупы не любил, даже если это трупы бандитов. Он был убежденным сторонником простой, но очень емкой истины, которая когда-то прозвучала из уст Владимира Высоцкого в фильме «Место встречи изменить нельзя». Вор должен сидеть в тюрьме! Это и философия работы уголовного розыска, и философия жизни сыщика, закон профессиональной чести. Если по земле все еще ходят преступники, значит, ты плохо работаешь.
— Эй, стоять! Кто там идет! — заорал Крест на весь парк и смачно выругался.
— Не ори, Буравихин, — громко крикнул Гуров, — детей в парке напугаешь!
— Стой, я сказал, ты, б…
Гуров остановился, решив, что не стоит до конца испытывать нервную систему Креста. Нервишки у него, кажется, на пределе.
— Стою, стою! Разуй глаза, Шурик. Не узнаешь меня?
— Гуров! Ты? — Крест даже закашлялся, у него от возмущения горло перехватило. — Ты че такой бесстрашный, Гуров? Тебе житуха надоела? Ты же, падла, меня… Я ж тебя…
— Хватит орать, Крест, — сморщился Гуров, засовывая руки в карманы брюк. — Что ты все на публику работаешь? Забыл, с кем имеешь дело? Мы с тобой на допросах как работали? Я спрашиваю, ты отвечаешь. Забыл! Ну, пора вспоминать и опять привыкать.
— Ты… — голос Креста перешел почти на визг, — все те, Гуров…
— Да погоди ты, Крест! Хватит психовать! Ты же жить хочешь, а, убив меня, ты смертный приговор себе подпишешь. Кого-то из заложников убьешь? Ну и кто тебе это простит? Ну послушаются тебя, дадут сейчас уйти, а потом что? Куда ты денешься? Все равно ведь тебя возьмут рано или поздно. И все это время ты жить спокойно не сможешь, будешь по норам сидеть, от каждого шороха дергаться, по ночам в сортир выползать. Это жизнь, Крест? Оно тебе надо?
— Все равно не возьмешь меня! Не дамся!
— Почему? — удивился Гуров. — С чего ты взял-то? Тебя уже два раза брали, Крест. С чего ты решил, что мы работать не умеем? Глупо, Крест, недооценивать людей. Тебе нельзя ошибаться, ни на воле, ни в зоне, из тебя так лидера не получится. Уважают тех, кто людей насквозь видит. Ты видишь людей насквозь, Крест? Меня насквозь видишь?
— Че ты хочешь? — заорал Буравихин, но уже совсем другим голосом. — Че ты эту шарманку завел?
— Мозги твои включить пытаюсь! Ты меня знаешь, Крест, я смерти не боюсь и тебя не боюсь. Боялся бы — сюда бы не вышел. А еще я тебя знаю! Не первый день знаю! Ты на одну чашечку весов положи то, что у тебя сейчас в руках. Пистолет, заложников, стрельбу, которая может начаться в любую секунду, и, главное, чем все это для тебя окончится и сколько тебе суд накинет, если жив останешься. А на вторую чашу весов положи мое слово. Не забыл еще, что Гуров своему слову хозяин, что Гуров не врет даже вашему брату.
— Куда ты клонишь, Гуров?
— Слушай меня внимательно, Шура, — уже спокойным доверительным голосом заговорил сыщик. — Ты меня знаешь, ты обо мне от других слышал. Если сейчас сам выйдешь через дверь, отдашь мне пистолет и пойдешь со мной на Петровку, я тебе гарантирую, что забуду про эту твою выходку с заложниками. Но через пять минут будет поздно, Шура, через пять минут заработает отработанный десятилетиями механизм. Через пять минут начнет раскручиваться механизм смерти, Шура. Твоей смерти! Ты на хрен никому не нужен, чтобы из-за тебя рисковать своими жизнями и жизнями заложников. Тебя пристрелят, Шура, и поставят на тебе жирный крест. Снисхождение получишь, если лапки поднимешь и выйдешь. Учти, что я своим обещанием свой служебный долг вроде как нарушаю, а это нехорошо.