– Что за новая коллекция?
– Музей получил в дар к столетнему юбилею замечательное собрание предметов древнеегипетского искусства. Это огромное событие для нас. Мы не раз получали в дар собрания картин из частных коллекций. Но с момента приобретения нашим музеем в десятых годах прошлого века египетской коллекции Владимира Голенищева у нас не было таких ценных и масштабных поступлений по истории Древнего Египта. Это ли не знак судьбы к нашему столетнему юбилею.
– Юдина выражала интерес к новоприобретенной коллекции?
– Да, и огромный интерес. Очень тщательно проверяла все документы по получению музеем коллекции. Больше того, скажу вам: я уверена – вся эта проверка Счетной палаты и затеяна именно из-за того, что мы получили в подарок египетское собрание.
– Очень ценные вещи, да? Юдина хотела проверить состояние и сохранность коллекции?
– Возможно. Но я думаю, у нее имелись иные причины.
– Какие?
Виктория Феофилактовна многозначительно приподняла свои брови-ниточки, аккуратно выщипанные пинцетом.
– Кто подарил коллекцию вашему музею? – спросил Елистратов.
– Ибрагимбек Саддыков.
– Какой еще Саддыков?
– Алексей Петрович, вы, как начальник МУРа, должны этого человека хорошо знать, то есть, помнить… его уже нет в живых.
– Саддыкова? Это… это что же, Узбек?!
– Я много раз слышала по телевизору его криминальное прозвище. Я не одобряю криминальных кличек.
– Вы хотите сказать, что бандит Узбек преподнес в дар музею ценную коллекцию?
– Бесценную коллекцию! И мы готовим экспозицию. И его имя и фамилия будут в анналах музейной истории. Это появится в газетах. И, возможно, это не всех устраивает.
Елистратов смотрел на Викторию Феофилактовну.
Катя пыталась вспомнить… Узбек… что-то было ведь весной… криминальный авторитет, которого застрелили на улице…
– У Узбека на совести много преступлений. Много крови, Виктория Феофилактовна, – сказал Елистратов.
– Но вы же так и не смогли посадить его в тюрьму. Не пойман – не вор, мудрая пословица.
– Подлая пословица. Так что же… Юдина пыталась воспрепятствовать получению этой коллекции?
– Музей уже получил ее в дар. Но они прислали нам проверку из Счетной палаты.
Елистратов о чем-то напряженно раздумывал, но больше вопросов не задавал. Потом, после паузы он спохватился.
– Ладно, будем выяснять. Я вот о чем с вами хотел поговорить, Виктория Феофилактовна. С сегодняшнего дня в вашем музее будет работать наш сотрудник – лейтенант Дитмар. Если что-то возникнет… нет, если какие-то вопросы появятся – прямо к нему обращайтесь за помощью. И у меня еще одна к вам просьба. Фотографы Екатерина и Анфиса… пусть они тоже некоторое время поработают у вас в музее. У вас же проект для фотовыставки, как я узнал, и он не окончен из-за сегодняшних трагических событий. Не бросать же недоделанным такой проект.
Виктория Феофилактовна внимательно смотрела на Катю и Анфису. Им под ее испытующим взглядом стало как-то не по себе в этом прелестном уютнейшем кабинете окнами на Знаменку.
– И как долго вы хотите их тут у нас оставить, генерал? – спросила она.
– Пока не раскроем убийства.
– Девушки, зачем вам это нужно? – спросила Виктория Феофилактовна.
– Они нас заставляют на них работать, – честно (лживо), горячо плаксивым голосом «призналась» Катя. – Это мы ведь вместе с вашей смотрительницей Шумяковой нашли труп Юдиной и в крови там перепачкались. Они… то есть, МУР, то есть, генерал, заставляет нас работать на расследование, иначе грозится в тюрьму посадить как подозреваемых.
Катя выпалила всю эту честную беспардонную ложь. Елистратов даже глазом не моргнул. Анфиса лишь горько кивала: да, да, да.
– У вас варварские методы работы, Алексей Петрович, – сухо сказала Виктория Феофилактовна. – Ну что ж… Хорошо. Проект фотовыставки продолжается. Я выпишу вам постоянные пропуска. Но прошу заметить, это музей. У нас тут свои законы.
– Законы везде одинаковы, – отрезал Елистратов. – Спасибо за понимание.
– Не стоит благодарить. Я не меньше вашего заинтересована в том, чтобы убийцу изобличили как можно раньше!..
Куратор отдела Древнего Востока Олег Гайкин в туалете, примыкающем к хранилищу, впился губами в ингалятор и глубоко вдохнул ментол.
Его только что отпустили с допроса сотрудники полиции. И на этом допросе он, как ему казалось, держался хорошо.
Пару раз, правда, пришлось все же воспользоваться ингалятором. И руки…
Руки предательски тряслись.
Он ничего не мог поделать с этим.
Сейчас, стоя сгорбившись, опираясь ладонями на холодную раковину, он снова и снова прокручивал про себя события, которые уже никогда не забудет.
Как прибежал охранник и сообщил, что нашли тело…
Как он ринулся вслед за охранником и, лишь свернув в другую секцию коридора, понял, что оставил хранилище незапертым с номером первым «Проклятой коллекции» на рабочем столе под лампой, не прикрытым защитным колпаком.
Как он вернулся бегом в хранилище и…
То странное ощущение, которое он испытал, войдя туда…
Словно он не один. Но тот, кто был тут, – уже ушел.
Как будто это смерть пришла и ушла.
Или она – в последний раз явилась к нему.
Руки тряслись так, что он боялся уронить ингалятор. Больше надеялся на губы, впиваясь в пластик, вдыхая оживляющий ментол.
На допросе он держался хорошо.
Или все же они что-то заметили, но не подали вида?
Нет, нет, нет, он держался молодцом. Он сидел на стуле, скрестив руки на груди, и отвечал на их вопросы.
Нет, я не видел и не слышал ничего подозрительного…
Никаких криков о помощи…
Чем я занимался? Я работал. Я работаю с экспонатами нашей новой коллекции.
Я все время находился в хранилище. Нет, не выходил. У меня полно работы, мне некогда блуждать по музею.
Так или примерно так он отвечал им. Стараясь говорить очень спокойно.
Возможно, если бы он сказал им все сразу, стало бы легче.
Но он не желал это говорить.
Как руки дрожат…
Чем же унять эту дрожь?
Он вышел из туалета, убрав в карман пиджака спасительный ингалятор. Подошел к одному из шкафов, открыл стеклянную дверь, пошарил в глубине полки за толстыми томами «Вестника археологии», извлек на свет початую бутылку коньяка. На столе у кофеварки нашел чистую чашку, плеснул себе солидную порцию.