Инстинкт. Чистый инстинкт.
Когда рефери начал отсчет, от Джонни уже мало что оставалось. Он лежал на настиле, пиная его пятками, сплевывая розовые сгустки. Голова у него моталась. Губы по-рыбьи хватали воздух.
«Три боя за сутки? — подумал Дэнни. — С ума, что ли, сошел?»
Впрочем, Джонни выжил. И потом отлично себя чувствовал. Конечно, на ринг ему больше не выйти, но уже через месяц он снова нормально говорил. А через два месяца перестал хромать и кривить влево рот.
Перед Дэнни стояла другая проблема. Не то чтобы он чувствовал свою ответственность; впрочем, иногда чувствовал, но напоминал себе, что Грина хватил удар еще до того, как он ему врезал. Скорее его заботила собственная судьба: всего за два года Дэнни испытал многое, от взрыва на Салютейшн-стрит до утраты любимой женщины, Норы О’Ши, служанки-ирландки, работавшей в доме у его родителей. Роман их с самого начала казался обреченным, и Дэнни с ней порвал, но с тех пор, как она ушла из его жизни, эта жизнь утратила для него всяческий смысл. И вот теперь он чуть не убил Джонни Грина на ринге в Механикс-холле. И все — за двадцать один месяц. Неудивительно, что он задавался вопросом, за что его так невзлюбил Господь Бог.
— Баба его бросила, между прочим.
Так Стив спустя два месяца сказал Дэнни. Было начало сентября, и Дэнни со Стивом патрулировали свою территорию в бостонском Норт-Энде, районе, населенном главным образом бедняками-итальянцами. Крысы здесь вырастали до размеров ручищи мясника, а младенцы часто умирали, еще не успев научиться ходить. По-английски здесь говорили редко; автомобили почти не попадались. Но им, Дэнни со Стивом, нравились эти места, они даже жили в самой их сердцевине, в меблированных комнатах на Салем-стрит, на разных этажах одного и того же доходного дома, в нескольких кварталах от здания 1-го участка на Хановер-стрит.
— Чья баба? — переспросил Дэнни.
— Только себя-то не вини, — призвал Стив. — Джонни Грина, вот чья.
— С чего бы ей от него уходить?
— Осень начинается, между прочим. Их и выселили.
— Но он же вернулся на работу, — заметил Дэнни. — Хоть и на канцелярскую.
Стив кивнул:
— Ему это мало помогло. Два месяца-то он пропустил.
Дэнни остановился, глянул на своего напарника:
— Они что, ему не заплатили?! Он же дрался, турнир финансировало управление.
— Ты правда хочешь знать?
— Правда, — настаивал Дэнни.
Стив пожал плечами:
— Турнир спонсировал Бостонский клуб. Так что, строго-то говоря, он получил травмы в нерабочее время. А значит… — Он снова пожал плечами. — Никаких выплат по медстраховке.
Дэнни промолчал. Норт-Энд стал его домом еще до того, как ирландцев, вымостивших здешние улицы, и евреев, пришедших вслед за ними, вытеснили итальянцы, которые теперь населяли эти места настолько густо, что было непонятно, Неаполь это или Хановер-стрит.
Дэнни и Стив продолжили обход. В промозглом воздухе пахло дымом каминов и жареной свининой. По улицам ковыляли старухи. Лошади, стуча копытами по булыжнику, тащили телеги. Из открытых окон доносился натужный кашель. Младенцы визжали настолько пронзительно, что Дэнни так и видел их побагровевшие личики. В большинстве домов по коридорам расхаживали куры, на лестницах гадили козлы, на ворохах старых газет валялись свиньи, окруженные тучами мух. Прибавьте к этому затаенное недоверие ко всему неитальянскому, в том числе и к английской речи, и вы получите общество, которого никогда не понять никакому «американо».
Неудивительно, что Норт-Энд служил одним из основных рассадников анархизма, большевизма и вообще всяческого радикализма на Восточном побережье. Нелепо, конечно, но это-то Дэнни и нравилось. Как бы местных жителей ни ругали (а ругали их яростно и громогласно), но в искренности их страсти сомневаться не приходилось. По Закону о шпионаже 1917 года здесь чуть ли не всех можно было арестовать и выслать за антиправительственные заявления. Во многих городах так бы и поступили, но арестовать обитателя Норт-Энда за призывы к свержению американских властей — все равно что посадить человека в тюрьму за то, что он позволяет своей лошади испражняться на улице: таких найти было легче легкого, вот только слишком много понадобилось бы грузовиков, чтобы всех их увезти.
Потом Дэнни со Стивом зашли в кафе на Ричмонд-стрит. Стены здесь были увешаны крестами из черной шерсти. Жена хозяина принялась вязать их, как только Америка вступила в войну. Дэнни и Стив заказали себе по эспрессо. Хозяин поставил им чашки на стеклянную верхушку стойки вместе с вазочкой, полной кусков коричневого сахара, и скрылся. Его жена сновала из задней комнаты и обратно с подносами хлеба, ставя их на полки под стойку, пока стекло под локтями клиентов не запотело.
— Война скоро кончаться, а? — спросила женщина у Дэнни.
— Похоже, что так.
— Будет хорошо, — отозвалась она. — Я сделала еще крест. Вдруг поможет. — Она неуверенно улыбнулась, поклонилась и исчезла в задней комнате.
Они допили эспрессо и вышли из кафе на улицу; солнце теперь светило ярче, било Дэнни прямо в глаза. Сажа из труб, торчавших вдоль пристани, носилась в воздухе, ложилась на булыжные мостовые. Во всем районе стояла тишина, разве что поднимется решетка магазина да проскрипит-процокает дровяная телега. Дэнни хотелось, чтобы так было и дальше, но он знал, что скоро улицы наполнятся торговцами, скотиной, детьми, большевиками и анархистами с их импровизированными трибунами. А потом некоторые из мужчин засядут в барах, а музыканты усядутся на углах, еще не занятых ораторами, и кто-нибудь саданет жене, или мужу, или большевику.
А когда удастся разобраться с теми, кто бьет жен, мужей и большевиков, останутся еще карманники, мошенники, обещающие превратить цент в никель , [12] игра в кости на расстеленных одеялах, игра в карты в задних комнатах кафе и парикмахерских, и члены «Черной руки», торгующие страховкой от всего на свете — от чумы, пожара и прочего, но главным образом от самой «Черной руки» . [13]
— Между прочим, сегодня вечерком еще одно собрание, — объявил Стив. — Затеваются важные дела.
— Собрание… — Дэнни покачал головой. — Важные дела… Да ты шутишь.
Стив покрутил дубинку на кожаном ремне:
— А тебе не приходило в голову, что, если бы ты появлялся на собраниях профсоюза, тебя бы уже давно перебросили в следственный отдел, нам бы всем повысили жалованье, а с Джонни Грином остались его женушка и детки?
— Это же просто место, где проводят свободное время.
— Это профсоюз, — возразил Стив.