Лютер посмотрел на него:
— Есть же границы…
— На хрен границы, — объявил Дэнни.
— Тебе-то легко говорить, — заметил Лютер. — Ох как легко.
— Ладно, ладно.
Какое-то время они глядели друг на друга.
Наконец Дэнни произнес:
— Ну так как?
— Ты многого хочешь, — ответил Лютер.
Дэнни вытащил пачку «мюрадов», предложил папиросу Лютеру. Тот взял, и Дэнни дал ему прикурить, а потом закурил сам.
— Я слышал, большинство постов в НАСПЦН занимают белые женщины.
Лютер понятия не имел, к чему тот клонит.
— Вроде бы да. Доктор Дюбуа хочет изменить положение, но быстро это не получается.
— Ага, — произнес Дэнни, отхлебнул из бутылки, стоявшей у его ног, передал ее Лютеру. — Думаешь, я похож на этих белых женщин?
Лютер обратил внимание, что один из полицейских, приятелей Дэнни, наблюдает, как он, Лютер, подносит горлышко к губам: видать, парень примечает, из какой бутылки не надо пить.
— Думаешь, я пытаюсь доказать, какой я свободомыслящий?
— Да уж не знаю, чего ты там пытаешься. — Лютер отдал ему бутылку.
Дэнни снова к ней приложился.
— Ни хрена я не пытаюсь, просто хочу уговорить своего друга потанцевать со своей женой, потому что она меня об этом попросила.
— Дэнни. — Лютер чувствовал, как в нем играет пьяный задор. — Жись такова.
— Жись такова? — Дэнни поднял бровь.
Лютер кивнул:
— И всегда таковой была. И по твоему хотению она не переменится.
Нора подошла к ним. Она тоже была под хмельком, судя по тому, как покачивалась, как в одной руке небрежно держала бокал шампанского, папиросу — в другой.
Дэнни заявил:
— Он не хочет танцевать.
Услышав это, Нора выпятила нижнюю губу. На ней было жемчужного цвета платье, атласное, с серебристой отделкой. Подол измялся, и весь наряд уже малость скособочился, но глаза у нее были прежними, и Лютеру, глядя на ее лицо, думалось о мире и покое, о доме.
— Я сейчас расплачусь. — И она весело блеснула глазами.
Лютер фыркнул. Заметил, что на них многие глазеют. Он взял Нору за руку, и она потянула его за собой, скрипач с аккордеонистом заиграли, и она вывела его на самую середину крыши, и рука у нее была теплая. Он чувствовал ее тепло и видел, как бьется жилка у нее на шее. От нее пахло спиртным, и жасмином, и той самой что ни на есть несомненной белостью, которую он заметил, еще впервые обняв ее: словно на этой коже никогда не выступала даже капля пота. Крахмальный запах.
— Вот уж странный мир, разве не так? — спросила она.
— И то верно.
От выпивки ее ирландский акцент усилился.
— Мне так жалко, что ты работу потерял.
— Я новую нашел.
— Правда?
Он кивнул:
— На скотобазе. Послезавтра начинаю.
Лютер поднял руку, и Нора, разворачиваясь, проскользнула под ней и снова оказалась перед ним.
— Ты самый верный друг из всех, какие у меня когда-нибудь были. — Она снова сделала оборот, легкая, как само лето.
Лютер рассмеялся:
— Да ты пьяна, девочка.
— Так и есть, — весело отозвалась она. — Но ты все равно часть нашей семьи, Лютер. Для меня. — Она кивнула на Дэнни. — И для него. Мы ведь твои родные, как по-твоему, Лютер?
Лютер посмотрел ей в глаза, и остальная крыша словно испарилась. Что за странная женщина. И странный мужчина. И странный мир.
— А то как же, сестренка, — ответил он. — А то как же.
В день свадьбы старшего сына Томас Коглин пришел на работу и обнаружил, что в приемной, перед стойкой дежурного сержанта, его поджидает агент Рейм Финч. Финч встал, держа в руке канотье.
— Хотелось бы поговорить.
Томас провел его через общую комнату в свой кабинет. Снял пальто и фуражку, повесил их на вешалку и спросил у Финча, не желает ли тот кофе.
— Спасибо, не откажусь.
Томас нажал на кнопку внутренней связи:
— Стэн, два кофе, пожалуйста. — Он посмотрел на Финча: — Добро пожаловать. Вы к нам надолго?
Финч неопределенно передернул плечами.
Томас размотал шарф, повесил его поверх пальто и сдвинул влево пачку рапортов о ночных происшествиях, лежавшую возле пресс-папье. Стэн Бек принес кофе и вышел. Томас через стол протянул чашку Финчу:
— Сливки, сахар?
— Ничего не надо. — Кивнув, Финч взял чашку.
Томас добавил сливки в собственный кофе.
— Чему обязан?
— Насколько мне известно, у вас имеется обширная сеть сотрудников, которые посещают собрания радикальных групп. Кое-кто даже внедрился в них. — Финч подул на кофе, сделал крошечный глоток, облизал губы. — И, как я понимаю, вы составляете некие списки, хотя заставляли меня поверить в обратное.
Томас отхлебнул кофе.
— Ваши амбиции выше вашего «понимания», друг мой.
Финч сухо улыбнулся:
— Хотел бы получить доступ к этим спискам.
— Доступ?
— Их копии.
— А-а.
— Это для вас проблема?
Томас откинулся на спинку кресла и отчеканил:
— В данный момент я не вижу, какую пользу могло бы принести Бостонскому управлению полиции межведомственное сотрудничество.
— Возможно, вы смотрите на вопрос слишком узко.
— Едва ли. Впрочем, я всегда готов взглянуть шире.
Финч чиркнул спичкой о край стола и закурил.
— Давайте представим, что будет, если наружу просочатся сведения о том, что нечистоплотные представители Бостонского управления полиции торгуют списками получателей радикальных изданий, продавая их коммерческим фирмам, вместо того чтобы делиться ими с федеральными властями.
— Разрешите исправить одну крохотную ошибочку.
— У меня абсолютно достоверная информация.
Томас сложил руки на животе:
— Ошибка, друг мой, заключается в слове «нечистоплотные». Вряд ли мы такие. Станете ли вы бросать в меня камень, да и в других людей, с которыми я сотрудничаю в этом городе? Тогда, агент Финч, стоило бы бросить целую дюжину камней и в вас, и в мистера Гувера, и в генерального прокурора Палмера, и в это ваше едва вылупившееся и слабо финансируемое бюро. — Томас протянул руку к чашке. — Я порекомендовал бы вам быть осторожнее.
Финч положил ногу на ногу и стряхнул сигаретный прах в пепельницу, стоявшую рядом с креслом.