— А если они нас опять обманут?
— Не обманут.
— Откуда ты знаешь?
— Я ничего не знаю, — сказал Дэнни. — Но это было бы нелогично.
— А если логикой там и не пахнет? — крикнул кто-то.
Дэнни развел руками.
В воскресенье, ранним вечером, Калвин Кулидж, Эндрю Питерс и Джеймс Сторроу отправились в Нахант, домой к комиссару Кёртису. Они встретили комиссара на его задней террасе, глядевшей на Атлантику, над которой светилось желтоватое небо.
Сторроу в первые же минуты разговора уяснил себе несколько вещей. Во-первых, Кулидж не питает уважения к Питерсу, а Питерс его за это терпеть не может. Всякий раз, когда Питерс открывал рот, чтобы высказать какую-нибудь мысль, губернатор обрывал его.
Во-вторых, что куда тревожней, Эдвин Аптон Кёртис не утратил своей озлобленности, наполнявшей его до краев и окрашивавшей его кожу, словно вирус.
Питерс начал:
— Комиссар Кёртис, мы…
— Пришли, — продолжил Кулидж, — чтобы сообщить вам: возможно, мистер Сторроу отыскал выход из кризисной ситуации.
Питерс подхватил:
— И если вы сейчас…
— Выслушаете наши доводы, я уверен, вы согласитесь, что мы достигли компромисса. — Кулидж откинулся в шезлонге.
— Мистер Сторроу, — сказал Кёртис, — мы давно с вами не встречались, как поживаете?
— Хорошо, Эдвин. А вы?
Кёртис сообщил губернатору:
— Последний раз мы с мистером Сторроу виделись на празднике, который устраивала леди Дьюар на Луисбург-сквер. Сказочный был вечер, не так ли, Джеймс?
Сторроу ни за что на свете не сумел бы сейчас припомнить тот сказочный вечер. А леди Дьюар уже больше десяти лет как в могиле. Что касается светской жизни, то при всей своей внешней представительности эта леди никогда не входила в элиту.
— Да, Эдвин, — отозвался он.
— Разумеется, я тогда был мэром, — добавил Кёртис, обращаясь к Питерсу.
— И отличным, комиссар. — Питерс покосился на Кулиджа, словно удивляясь, как это тот позволил ему высказаться.
Впрочем, высказался он неудачно. Темный шквал пронесся в глубине маленьких глазок Кёртиса, вбирая в себя невинный комплимент Питерса и обращая его в оскорбление. Назвав его комиссаром, нынешний мэр напомнил ему о том, кем он, Кёртис, больше не является.
«Боже милосердный, — подумал Сторроу, — этот город может сгореть дотла из-за такого вот нарциссизма и таких вот промахов».
Кёртис уставился на него:
— Вы думаете, что претензии людей справедливы, Джеймс?
Сторроу не торопясь принялся искать трубку, выгадывая время. На океанском ветерке ему потребовалось целых три спички, чтобы ее разжечь. Он положил ногу на ногу.
— Полагаю, это так, Эдвин, но давайте отдадим себе отчет: вы унаследовали проблемы от предыдущего руководства. Никто не считает вас виноватым, все уверены, что вы пытались разобраться с ними честно.
Кёртис кивнул:
— Я предлагал им повышение зарплаты. Они отвергли его.
«Потому что оно запоздало на шестнадцать лет», — мысленно добавил Сторроу.
— Я сформировал ряд комиссий для рассмотрения условий труда…
«Комиссий, набитых подхалимами», — мысленно уточнил Сторроу.
— Теперь это вопрос уважения. Уважения к службе. Уважения к государству.
— Только если вам угодно представить это таким образом, Эдвин. — Сторроу наклонился вперед. — Но ваши люди уважают вас, комиссар. И они уважают наш штат. Надеюсь, из моего доклада это станет ясно.
— Из вашего доклада, — повторил Кёртис. — А как насчет моего доклада? Когда мне можно будет изложить и свое мнение?
О господи, сущая драка из-за совочка в песочнице.
— Комиссар Кёртис, — изрек губернатор, — все мы понимаем вашу позицию: вам не следует прислушиваться к беззастенчивым требованиям сотрудников…
— Прислушиваться? — перебил Кёртис. — Ничего подобного не происходит, сэр. У меня вымогают согласие. Вымогают его силой.
— Как бы то ни было, — начал Питерс, — мы полагаем, что в данный момент предпочтительно…
— На время отринуть личные обиды, — закончил Кулидж.
— Здесь нет ничего личного. — Кёртис изобразил на лице гримасу мученика. — Вопрос принципиальный. Мы уподобляемся Сиэтлу, джентльмены. И Ливерпулю. И Петербургу. Если мы им позволим победить, это неизбежно приведет к советизации всей нашей страны. Принципы, которые отстаивали Джефферсон, Франклин и Вашингтон, окажутся…
— Эдвин, прошу вас. — Сторроу не смог сдержаться. — Я добился соглашения.
— Я бы с удовольствием послушал.
— Мэр и городской совет изыскали средства, позволяющие поднять жалованье вашим людям в соответствии с уровнем тарифов на девятнадцатый год, даже выше. Такой шаг будет лишь справедлив, Эдвин. Это не капитуляция, уверяю вас. Мы создадим фонды и улучшим условия в полицейских участках. Мы действуем в рамках весьма ограниченного бюджета, и некоторые другие городские службы получат меньшее финансирование, чем рассчитывали, но мы попытались минимизировать ущерб. Ради более важных целей.
Кёртис кивнул, губы у него побелели.
— Вы так думаете…
— Да, я так думаю, Эдвин. — Сторроу по-прежнему говорил негромко, дружелюбно.
— Эти люди вступили в общенациональный профсоюз вопреки моему прямому запрету, открыто пренебрегли нормами и правилами нашего полицейского подразделения. Войдя в состав этой организации, они тем самым нанесли оскорбление стране.
Сторроу вспомнил ту чудесную весну, когда он учился на первом курсе Гарварда и, войдя в боксерскую команду, познал воистину незамутненное насилие, о каком не смел и мечтать. Дважды в неделю, по вторникам и четвергам, он молотил что есть мочи и по нему молотили. В конце концов родители прознали и положили конец этому рукомашеству, но, бог ты мой, как ему сейчас хотелось зашнуровать перчатки и расквасить нос Кёртису.
— Для вас это главное, Эдвин? Их связь с АФТ?
— Разумеется!
— А если бы, допустим, ваши люди отказались от этого?
Кёртис прищурился:
— Они это сделали?
— Если бы они так поступили, — медленно проговорил Сторроу, — что было бы дальше?
— Я бы принял это к сведению.
— К какому такому сведению? — встрял Питерс.
Сторроу метнул в него предупреждающий взгляд, и мэр опустил голову.
— Эдвин, — произнес Старроу, — люди откажутся от членства в Американской федерации труда. Они уступят. Вопрос в том, уступите ли вы?
Океанский ветерок добрался до тента над дверным проемом, захлопал парусиновыми фестонами.