«Я в твоей власти», — подумал тогда Дэнни. К кому он обращался? К Богу, к случаю, к своей беспомощности?
— Сделаю, — произнес он.
— Патриотизм или гордость? — Финч поднял бровь.
— Одно из двух, — ответил Дэнни.
После того как Финч и Гувер отбыли, Дэнни с отцом уселись за столик и принялись потягивать ржаной виски.
— С каких это пор ты разрешаешь федералам лезть в дела БУП?
— С тех пор как страну изменила война. — Отец улыбнулся и приложился к бутылке. — Видишь ли, если бы мы оказались на проигравшей стороне, мы еще могли бы остаться такими же, как раньше. Но вышло иначе. Закон Волстеда, — он поднял бутылку и вздохнул, — еще больше все переменит. Будущее — за федеральным, не за местным.
— Твое будущее?
— Мое? — Отец хмыкнул. — Я человек старой закалки, из еще более старых времен. Нет, я не о своем.
— О будущем Кона?
Отец кивнул:
— И о твоем. Если только ты не будешь спать с каждой встречной. — Он закрыл бутылку и двинул ее в сторону Дэнни. — За сколько дней ты отрастишь бороду, как у красных?
Дэнни показал на густую щетину, уже покрывшую его щеки:
— Угадай.
Отец поднялся из-за стола:
— Хорошенько вычисти форму и убери в шкаф. Она тебе долго не понадобится.
— Ты хочешь сказать, я теперь детектив?
— А ты как думаешь?
— Скажи сам, па.
Отец кивнул:
— Справишься — получишь свой золотой значок.
— Идет.
— Я слышал, ты вчера вечером был на собрании БК. После того как сказал мне, что не собираешься доносить на своих.
Дэнни кивнул.
— Значит, теперь ты член профсоюза?
Дэнни покачал головой:
— Мне просто нравится их кофе.
Отец смерил его долгим взглядом, держа ладонь на ручке двери.
— Думаю, ты захочешь скинуть все это тряпье с кровати и хорошенько выстирать все простынки.
Он решительно кивнул Дэнни и вышел.
Дэнни открыл бутылку и сделал глоток под отцовские шаги, затихавшие на лестнице. Посмотрел на неубранную постель и отхлебнул еще.
На машине Джесси Лютер доехал только до середины штата Миссури, потому как, едва он проехал Вейнсвилл, лопнула шина. Он держался проселочных дорог, стараясь как можно больше проехать ночью, только вот ближе к рассвету шина накрылась. Ясное дело, запасной не было, так что Лютеру, хочешь не хочешь, дальше пришлось двигаться на лопнувшей. Он полз по самой обочине не быстрее вола с плугом, а когда взошло солнце, углядел бензоколонку и подтащился к ней.
Двое белых мужчин вышли из гаража; один вытирал руки тряпкой, другой тянул из бутылки сассафрас . [47] Он-то и сказал: мол, тачка что надо. И спросил у Лютера, как он ею разжился.
Белые встали по обе стороны от капота, и тот, что с тряпкой, вытер этой тряпкой лоб и сплюнул на землю табачную жвачку.
— Скопил, — ответил Лютер.
— Скопил? — переспросил тот, что с бутылкой. Он был поджарый, долговязый, в кожанке. Волосы густющие, рыжие, но на темечке плешь размером с кулак. — Что у тебя за работа? — Голос у него был приятный.
— Тружусь на военном заводе, на армию, — сообщил Лютер.
— Угу. — Тот обошел вокруг машины, хорошенько ее оглядел, время от времени опускаясь на корточки, чтоб посмотреть, нет ли где вмятин, которые потом выровняли кувалдой да закрасили. — Ты ведь когда-то был на войне, а, Бернард?
Этот самый Бернард снова сплюнул, вытер рот, пробежал коротенькими пальцами по капоту, отыскивая замок.
— Да, был, — произнес Бернард. — На Гаити. — Он в первый раз глянул на Лютера. — Нас забросили в один городок, велели убивать всех туземцев, которые на нас косо взглянут.
— И как, много их было, с косым-то взглядом? — поинтересовался рыжий.
Бернард открыл капот:
— После того, как мы начали стрелять, — ни одного.
— Как тебя зовут? — спросил другой у Лютера.
— Я просто хочу покрышку залатать, всех делов.
— Длинное имечко. Как тебе кажется, Бернард?
Бернард высунул голову из-за откинутого капота.
— Язык сломаешь, — подтвердил он.
— Меня зовут Калли, — сообщил другой и протянул руку.
Лютер ответил на пожатие и тоже представился:
— Джесси.
— Рад познакомиться, Джесси. — Калли обошел машину сзади и поддернул штаны, чтобы присесть у колеса. — Ну да, вот она, Джесси. Хочешь посмотреть?
Лютер прошел вдоль машины и проследил за пальцем Калли; палец указывал на прореху шириной в пятицентовую монетку, у самого обода.
— Видно, просто наехал на острый камешек.
— Починить сможете?
— Да починим. Сколько ты на ней катил, после того как она спустила?
— Пару миль, — ответил Лютер. — Но медленно-медленно.
Калли присмотрелся к колесу и кивнул:
— Похоже, обод не повредило. Ты издалека едешь, Джесси?
Все время Лютер твердил себе, что надо состряпать какую-то историю, но как только он пытался это сделать, ему начинали вспоминаться тягостные сцены: Джесси, лежащий на полу в своей крови; Декан, пытающийся дотянуться до его, Лютера, руки; Артур Смолли, зазывающий их к себе в дом; Лайла, которая глядит на него в гостиной, глядит, а сердце ее для него закрыто.
Он ответил:
— Из Колумбуса, который в Огайо, — потому что не мог же он сказать «из Талсы».
— Но ты приехал с запада, — напомнил Калли.
Лютер почувствовал, как холодный ветер покусывает его за краешки ушей, и он сунул руку в машину и взял с переднего сиденья пальто.
— Ездил навестить друга в Вейнсвилл, — сообщил он. — А теперь обратно.
— В такую холодину прокатился от Колумбуса до Вейнсвилла, — сказал Калли, а Бернард с грохотом захлопнул капот.
— Случается, — произнес Бернард, приближаясь к ним. — Недурное у тебя пальтецо.
Пальто тоже принадлежало Джесси, отличная вещь из шевиота, тонкой шерсти, с поднимающимся воротником. Джесси, который вообще любил приодеться, особенно гордился этим своим нарядом.
— Спасибо, — поблагодарил Лютер.
— Может, чересчур просторное, — заметил Бернард.
— Что-что?