— Эй, мужик, ты что, не слышишь меня? Разве тебе не интересно то, что запрещено? Если ты закачиваешь фотографии с места преступления в свой компьютер, это не означает, что ты убийца. И если женщина возбуждается от мыслей о насилии, это не значит, что она хочет быть изнасилованной!
Бельман перенес через ограду вторую ногу. Теперь он стоял на другой стороне. Ускользнул. Он одернул куртку.
— И последний добрый совет, Харри. Не трогай меня. Если не хочешь неприятностей себе. Себе и своей бабе.
Харри видел, как спина Бельмана исчезает в темноте стадиона, теперь ему были слышны только твердые шаги и их приглушенное эхо, разносящееся между трибунами. Харри бросил окурок и наступил на него. Сильно. Попытался втереть его в бетон.
Харри отыскал заезженный «мерседес» Эйстейна Эйкеланна на стоянке у северной стороны Центрального вокзала Осло. Такси стояли кругом и были похожи на остановившийся на ночевку караван, вставший в круг, чтобы легче было обороняться от апачей, налоговой инспекции, конкурентов с более дешевыми тарифами и всеми теми, кто пришел, чтобы отобрать то, что, по их убеждению, по праву принадлежит им.
Харри уселся на переднее сиденье.
— Много у тебя работы сегодня вечером?
— Не убирал ногу с газа ни на секунду, — ответил Эйстейн, осторожно взял губами микроскопическую самокрутку и выпустил дым в зеркало заднего вида, в котором отражалась постоянно увеличивающаяся очередь.
— Сколько часов в смену в твоей машине находится платный пассажир? — спросил Харри, вынимая пачку сигарет.
— Так мало, что я подумываю, не включить ли мне сейчас счетчик. Ой, ты что, читать не умеешь? — Эйстейн указал на табличку «Курение запрещено», налепленную на крышку бардачка.
— Мне нужен совет, Эйстейн.
— Я говорю: нет, не женись. Хорошая тетка эта Ракель, но брак — это беда, а не радость. Послушайся старого мудрого лиса.
— Ты никогда не был женат, Эйстейн.
— Вот об этом я и говорю.
Школьный друг сверкнул желтыми зубами на худом лице и тряхнул головой так, что жидкий хвост стегнул по подголовнику кресла.
Харри прикурил.
— Когда я думаю о том, что пригласил тебя в свидетели…
— Свидетели должны быть собранными, а как же на свадьбе не напиться? Свадьба без пьянки — как тоник без джина.
— Ладно, но мне нужен совет не по поводу брака.
— Выкладывай, Эйкеланн слушает.
Сигаретный дым драл горло Харри. Слизистая уже отвыкла от двух пачек сигарет в день. Он прекрасно знал, что Эйстейн не сможет дать ему никакого совета по этому делу. Как и по другому. Во всяком случае, никакого хорошего совета. Его доморощенная логика и жизненные принципы настолько нефункционально решали насущные вопросы, что могли бы прельстить только особо заинтересованных людей. Несущими конструкциями дома Эйкеланна были алкоголь, холостяцкое существование, девушки низшего пошиба, пытливый разум, к сожалению редко использовавшийся, определенная гордость и способность к самоограничению, выражавшаяся в том, что бо`льшую часть времени он проводил за баранкой такси, а не за рюмкой. Он умел смеяться в лицо жизни и дьяволу, чем восхищал даже Харри.
Харри сделал вдох:
— Я подозреваю, что за убийствами полицейских стоит полицейский.
— Так упрячь его за решетку, — сказал Эйстейн, сплевывая табачную крошку. Внезапно он встрепенулся: — Ты сказал, убийства полицейских? Те самые убийства полицейских?!
— Ага. Проблема заключается в том, что, если я арестую этого человека, он потянет меня за собой.
— Как это?
— Он может доказать, что я убил того русского в «Приходи таким, какой ты есть».
Эйстейн уставился в зеркало заднего вида широко раскрытыми глазами:
— Ты замочил русского?
— Так что же мне делать? Арестовать виновного и пасть вместе с ним? Тогда у Ракели не будет мужа, а у Олега — отца.
— Совершенно согласен.
— С чем согласен?
— Согласен, что тебе надо отмести в сторону тех, кто преграждает тебе путь. Да и вообще хорошо иметь в запасе такие филантропические мысли, спишь гораздо спокойнее. Я всегда так считал. Помнишь, когда мы воровали яблоки, я сбежал и оставил Треску одного? Он не мог быстро бежать в тех ботиках с таким количеством яблок. И я сказал самому себе, что Треску следует наказать больше, чем меня, ему надо вправить мозги в моральном плане, направить в нужную сторону. Потому что он туда и хотел, в мир правильных, так ведь? А вот я, я хотел быть бандитом, так что же, мне надо было вынести порку из-за нескольких жалких яблок?
— Я не позволю другим остаться виноватыми, Эйстейн.
— А что, если этот тип будет и дальше убивать полицейских, а ты знаешь, что можешь остановить его?
— В этом все дело, — сказал Харри, выпуская дым на наклейку, запрещающую курение.
Эйстейн внимательно посмотрел на своего приятеля:
— Не то чтобы, Харри…
— Не то чтобы что?
— Не… — Эйстейн опустил окно со своей стороны и выкинул то, что осталось от окурка, — два сантиметра обслюнявленной бумажки. — В общем, ничего не хочу слушать. Просто не делай этого.
— Хорошо. Самым трусливым поступком в данной ситуации будет отсутствие каких бы то ни было действий с моей стороны. Я могу сам себя убедить в том, что у меня нет достаточных доказательств, и это, вообще-то, правда. Могу пустить все на самотек. Но может ли человек жить с этим, Эйстейн?
— Конечно, блин. Но к этим вещам у тебя, Харри, странное отношение. Ты можешь с этим жить?
— Обычно нет. Но, как я уже говорил, сейчас мне надо учитывать и другие обстоятельства.
— А ты не можешь организовать все так, чтобы казалось, что его арестовал кто-то другой?
— Он будет использовать все, что он знает о других полицейских, чтобы выторговать себе сокращение срока. Он работал сжигателем и следователем по особо тяжким, он знает все трюки. К тому же его спасет начальник полиции, эти двое знают друг о друге слишком много.
Эйстейн взял в руки пачку сигарет Харри.
— Знаешь что, Харри? Мне кажется, ты пришел сюда, чтобы получить мое благословение на убийство человека. Кто-нибудь еще знает, чем ты занимаешься?
Харри покачал головой:
— Даже моя собственная следственная группа.
Эйстейн достал сигарету и прикурил ее от собственной зажигалки.
— Харри.
— Да.
— Ты самый, мать твою, большой одиночка из всех, кого я встречал.
Харри посмотрел на часы: скоро полночь. Он сощурился, глядя на лобовое стекло: