Максимов оглянулся.
Василий Васильевич грузно и неподвижно сидел в кресле, сцепив в замок выложенные на стол руки. Во всем его облике вновь проступила крайняя, надсадная степень безнадеги. Максимову уже доводилось видеть такое. И таких.
Такие, как Василий Васильевич, обложенные со всех сторон, замыкаются в себе, наливаются странной и страшной тяжестью и прут вперед, без устали, бездумно и бесстрашно. Рухнет такой лицом в землю, подумаешь, усталость скосила. Перевернешь — мертв. Весь, до последней капли себя выработал. Как танк в бою. До последнего снаряда, до звенящих пустотой баков.
По террасе гулял сырой сквозняк. В воздухе отчетливо чувствовался запах большой воды. Участок за домом полого спускался к водохранилищу, невидимому сейчас в густых сумерках. На лужайке мерцали матовые плафоны светильников, повторяя изгибы дорожек. Неяркий свет растекался по траве серебристыми лужами.
На самой террасе света не зажгли. Максимов увидел лишь очертания двух плетеных кресел у ступенек. Спинки были высокими, разглядеть, кто сидит в кресле, невозможно.
Плавным движением свесилась тонкая рука. В пальцах ярко горел огонек сигареты. Повиснув над баночкой, стоявшей между креслами, пальцы сбили в нее пепел.
«Манеры! — Максимов усмехнулся. — Хоть весь стол заставь пепельницами, а барышни будут стряхивать пепел в пустую банку. Непринужденно и элегантно, будто так и надо».
Максимов мог подойти абсолютно беззвучно, но решил, что лучше обойтись без сюрпризов. Намеренно громко заскрипел половицами.
Из-за спинки кресла появилась женская головка. Контур ее на фоне матовых светильников прорисовался четко, словно вырезанный из черного картона. Длинные волосы схвачены на затылке в плотный клубок.
«Не Карина».
— Здравствуйте.
— Здравствуйте, — удивленно протянула сидевшая в кресле.
Максимов вошел в полосу неяркого света.
— А! Вы — Максим.
Прозвучало как: «Ага, тот самый Максим».
— Разве мы знакомы? — спросил Максимов.
В ответ девушка протянула руку.
— Елизавета Данич. Можно просто Лиза.
Максимов пожал кончики холодных пальцев.
«Та самая Лиза, что „по жизни надо ехать с мигалкой по левой полосе“?»
Девушка оказалась той, что он видел на мониторе у Василия Васильевича. Вблизи она еще больше походила на Карину. Подстриги под мальчишку, легко можно спутать. А пока, с густыми локонами, пучком взбитыми на затылок, смотрелась тургеневской барышней. Только взгляд у барышни был эпохи миллениума: оценивающий и отмеривающий. Тихой романтики и сокровенной элегии в нем было не больше, чем в бизнес-плане.
— Присаживайтесь. — Лиза указала на свободное кресло. — Карина сейчас вернется.
— Где она?
— Недалеко. И, надеюсь, ненадолго.
Лиза махнула рукой в сторону лужайки.
— Понятно.
Максимов сел в кресло. Достал сигареты, чиркнул зажигалкой, с наслаждением затянулся.
Лиза внимательно следила за его движениями.
— Выпить хотите?
Максимов удивленно покосился на нее и отрицательно покачал головой.
Лиза достала из-за спины пузатую бутылку.
— Многое теряете.
— Что именно? — из вежливости поинтересовался Максимов.
— Что можно найти в бутылке. Истину, веселье, забвение. — В полумраке блеснула белозубая улыбка.
Максимов устало вздохнул.
— Девочка, не надо рекламы. Про похмелье я знаю все.
— При случае расскажете.
Лиза прижала губы к горлышку и высоко закинула голову.
«Бейлиз», — прочел Максимов на этикетке.
Пить яичный ликер «из горла» еще не доводилось. Но и попробовать желания не было. Он и в рюмке — гадость на любителя.
Лиза оторвалась от бутылки. Облизнула губы и глубоко затянулась сигаретой.
— Максим, можно вопрос? — Голос ее чуть охрип от выпитого.
— Да.
Максимов разглядывал прозрачное облачко табачного дыма.
— Вы любите Карину?
— Ошибка. — Максимов повернул голову. — Есть два вопроса, на которые я не даю ответов. Первый — верю ли я в Бога.
— Можете не продолжать.
Лиза откинулась в кресле, вытянула скрещенные ноги. Лицо ее спряталось в тень, Максимов видел лишь две искорки, мерцавшие в ее глазах.
— Могу подарить еще один вопрос, на который вы не сможете дать ответ, — произнесла после недолгой паузы.
— Интересно, какой? — нехотя включился в разговор Максимов.
— На что вы надеетесь?
— В смысле?
Она опустила руку и бросила окурок в банку.
Тихо зашуршал гравий на дорожке. В пятнах света мелькнула тень.
— Карина возвращается. А жаль, вы интересный собеседник.
Лиза встала. Поболтала бутылкой.
— Больше половины. Оставляю вам. Вдруг захочется.
Она легко нагнувшись поставила бутылку к ногам Максимова. Выпрямилась, провела ладонями по бедрам, поправляя узкую юбку.
По ступенькам заскрипели твердые подошвы. Карина так и осталась в полувоенном походном костюме: бутсы и штаны с накладными карманами. Октябрь в Москве, не бабье лето в Париже, поверх майки пришлось натянуть свитер грубой вязки.
— Лизка, уже уходишь? — спросила Карина, поднявшись на террасу.
— Пост сдал, — по-военному отдала честь Лиза. — Твой рыцарь прибыл.
— Максим?
Карина шагнула вперед. Всмотрелась и через секунду она уже сидела на коленях Максимова. Губы ее пахли ликером.
— Пока, люди! — Лиза сделала ручкой. — Созвонимся, Кариш.
Карина, уткнувшись носом в шею Максимову, невнятно промычала в ответ:
— Пока! Целую нежно, ваша рыбка.
Процокали и затихли, свернув за угол, каблучки. На террасе стало тихо, как бывает только осенним вечером. Тоскливо и неуютно.
Темнота, подступившая к ступеням террасы, жила настороженной, скрытой жизнью. То и дело слышались легкие шорохи, тихое похрустывание гравия.
Максимов, закрыв глаза, на слух попытался вычислить источники звуков. Насчитал шесть, по периметру лужайки.
«Василий Васильевич под каждый куст по охраннику посадил. Двое — с собаками. Неужели думает, что кто-то отработает номер на бис?»
— Ты где был? — спросила Карина.