— С дядей Васей общался.
— А-а! И как он тебе?
— Нормальный мужик. Одно плохо, спутал меня с Бобом Денаром.
— Диланом?
— Нет, песен он не пел. Хотя тоже личность известная. В узких кругах. [8]
Имя Денара Максимов ввернул специально для Василия Васильевича. Карина, дитя со школьным образованием, имела право и не знать поименно знаменитых «диких гусей». А тот, кто подвизается в службе безопасности, специальную литературу обязан почитывать. Не знаешь сам, на худой конец, проконсультируйся у людей сведущих. В штанах с лампасами.
Максимов был уверен, что Василий Васильевич сейчас просматривал и прослушивал каждый уголок дома, где могли находиться гости. Иванов качал информацию, готовясь к своей войне.
«Бог в помощь!» — мысленно пожелал ему Максимов.
В чужой войне Странник не участвует. Даже за хорошие деньги.
— Ты как, малыш?
— Погано, если честно. — Карина тяжело вздохнула. — Внутри — как в темной комнате, в которой сдохла черная кошка. Не думала, что так плохо будет. Мы же практически чужие. Он весь в делах, вечно в разъездах. У меня — шило в заднице. Так и не нашли время, чтобы сойтись поближе. Как я понимаю, он выжидал, а мне этого не надо было. А теперь — уже никогда. Никогда… Страшное слово — «никогда». Правда?
Она оглянулась на поляну, всю в пятнах мертвого желтого света.
— Тебе дядя Вася рассказал..?
— Да.
Карина зябко передернула плечами.
— Я специально сейчас ходила на то место. Представляешь, ничего не почувствовала. Молчит все внутри. Отчего так?
— Не знаю, Карина. Только ты не раскисай, человечек!
— Это я так. — Карина шмыгнула носом. — Давит что-то на сердце, а что — еще не поняла.
Она свернулась калачиком на коленях Максимова, поворочалась, удобнее устраивая голову на его плече. Затихла. Только ровное дыхание щекотало щеку Максимова.
Максимов потрепал колючий ершик волос на ее затылке. Карина тихо заурчала.
Он провел ладонью по ее груди. Под свитером между двух упругих бугорков отчетливо прощупывался медальон. Максимов сжал в пальцах пластинку, впитавшую тепло тела Карины.
«Перекресток судеб. Куда ты пойдешь, мой маленький странник?»
Мягкие губы коснулись щеки Максимова, нежно прищипывая кожу, двинулись к губам. Неожиданно она отстранилась.
— Да, я же самое главное забыла!
— Что тебе пора спать?
— Идиот клинический, — проворчала Карина.
Потянулась к уху Максимова.
Слушая ее шепот, Максимов обмер.
«Только этого еще ей не хватало! — с тревогой подумал он. — Мог бы и сам, между прочим, догадаться. Со дня смерти прошло три дня, самое время вскрыть завещание».
— И что ты теперь будешь делать? — шепотом спросил он.
— Не знаю. — Она пожала плечами. — Честно, не знаю. У тебя какие-нибудь мысли есть?
«Бежать», — чуть не вырвалось у Максимова. Но, поразмыслив немного, понял, бежать бесполезно. Все равно найдут и вцепятся мертвой хваткой.
— Извини, галчонок, но в таких делах я не советчик. Не мой уровень и не мой мир. Но советников и советчиц у тебя скоро появится, как собак нерезаных. Кстати, ты никому еще не проговорилась?
— Если ты имеешь в виду Лизку, то, конечно, нет!
— Правильно. Как, кстати, она узнала о похоронах?
— А-а. Она со своим френдом приехала. Глеб Лобов, отчим с ним какие-то дела крутил. Авантажный такой тип. На Сорокина похож.
— Муж той, что новости по телику читает?
— Дремучий ты! Книжки который пишет. «Голубое сало» читал?
— Что-то про хохлов?
Карина с трудом, как ребенок, уставший плакать, хихикнула. Было очень похоже на последние слабеющие рыдания, но Максимов знал, это уже смех, значит, не так все плохо.
Погладил ладонью ложбинку между остро торчащими лопатками.
— Не раскисай. Улыбайся, галчонок. Как бы ни было трудно, всегда улыбайся. Улыбка — отличительный знак победителя.
— Да-а. — Она уткнулась лицом ему в грудь. — Тебе легче. У тебя улыбка к лицу как пришпилена.
— Что ж ты хочешь, годы долгих тренировок!
Она не успела рассмеяться.
Неясный шум медленно пополз к веранде. Кто-то крался через лужайку, стараясь не попадать в пятна света. Максимов прикрыл глаза и уловил натужное дыхание пса.
Правая рука рефлекторно потянулась к левому запястью: там, в рукаве прятался стилет. Секунда — и клинок, как из пращи, метнется в цель.
Он приказал руке расслабиться.
Шум в темноте стал отчетливым, близким. Глаза уже различали густое черное пятно, движущееся к террасе.
Максимов ясно и ярко представил себе спираль колючей проволоки…
…Стальная спираль с острыми засечками тускло светилась в темноте. Не перепрыгнуть. От влажной травы, примятой проволокой, поднимался резкий запах озона. На острых засечках то и дело вспыхивали яркие светло-голубые бусинки, лопались, стреляя бесцветным огнем. Спираль едва слышно гудела, как высоковольтная линия.
Пес замер, с шумом втянул носом воздух. Неизвестно откуда взявшееся препятствие внушало страх. Самое страшное, что его нельзя было ни увидеть, ни унюхать. Но оно было! До скулежа захотелось выдать в траву горячую струю и убежать прочь.
Тихо звякнула металлическая упряжь на ошейнике. Хозяин требовал идти вперед. Пес уперся, что есть силы вдавив все четыре лапы в землю.
— Вперед! — раздался в темноте мужской голос.