— Уверен, что не вы. Иначе вас здесь бы не было, — выдал последнюю шпильку Черномор и замолк, позвякивая чашками.
— Чего это он взъелся? — прошептал Елисеев, повернувшись к Злобину
— Устал человек, наверное. — Злобин пожал плечами. — Ты не дави на него, мужик он добросовестный, только с характером.
— Учту, — кивнул Елисеев. — Но и на меня начальство давит.
— Терпи, казак, атаманом станешь. — Установив контакт, Злобин как бы мимоходом задал вопрос: — А по какому делу ты у Черномора кровь пьешь? Не пять ли трупов на улице Ватутина?
— Нет. За этих черножопых пусть РУБОП отдувается. Мне другой трупешник повесили. Непонятка какая-то на Верхнеозерной. Помер мужик от острой сердечной недостаточности, а напоследок пальнул из пистолета. Слава Богу, никого не зацепил.
Злобин мимоходом отметил, что Елисеев ртом воздух не хватает, не морщится и не отводит глаза от трупа на столе. У него даже не пропал румянец на щеках. А в морге Злобин насмотрелся всякого, здоровых мужиков порой наизнанку выворачивало. «Не кабинетный работник, — сделал вывод Злобин. — И к виду смерти приучен. Из-за чего тогда так нервничает?»
— И всего-то? Наш Дятел уже вконец сбрендил, если вашу контору притянул, — задумчиво протянул Злобин. — Не завидую я тебе.
Сочувствие в голосе и упоминание прозвища прокурора Дроздова, за великий ум прозванного всем правоохранительным сообществом Дятлом, сыграли свою роль, как он и рассчитывал, Елисеев сразу же отозвался.
— Ай, сосут дело из пальца, — поморщился Елисеев.
— Каким же боком Дятел прилепил ФСБ? — Злобин от дежурного уже знал, что по факту стрельбы на Верхнеозерной и смерти неизвестного возбудили дело, но о том, что экстренно подключили ФСБ, узнал только сейчас.
— Как прилепил, так и отлепимся. У нас своих дел полно. — Елисеев чиркнул над макушкой ладонью, показав, сколько именно у него дел. — Только фактики перепроверим. Может, и не наш он вовсе.
— Ну и проверял бы, что по моргам шататься.
— Все равно мимо ехал. Решил заскочить. Ваш прокурорский, как его… Стрельцов.
— Есть такой, — кивнул Злобин. — Молодой еще, молоко на губах не обсохло.
— Вот-вот. — Елисеев немного замялся. — Сутки, наверно, парень дежурил. Глаза, как у кролика. Дай, думаю, доброе дело сделаю, заскочу за заключением, если уже готово. Все парню полегче будет.
— Резонно, — согласился Злобин. — У нас и так там аврал.
А сам уставился взглядом в мутное окошко под потолком и стал лихорадочно обрабатывать информацию. Конечно, опера часто выручали следователей прокуратуры, без официального поручения, самостоятельно собирая бумажки. На такое нарушение инструкций смотрели сквозь пальцы, в вечном аврале, когда на следователе висит по десятку дел, не до буквоедства. Но этим занимались опера уголовки и УЭП, а чтобы подобную сердобольность проявляли гонористые ребята из ФСБ, такого Злобин не припоминал. К тому же он знал, что Елисеев служит в 3-м отделении УФСБ по Калининграду и области, и какое дело военной контрразведке до трупа неизвестного мужчины, еще большой вопрос.
— Виталику Стрельцову я под хвостом скипидаром натру. Нечего на ходу спать, на пенсию выйдет — отдохнет. — Злобин цедил слова, как большой начальник, словно его, а не молодого Виталика назначили на это дело. — Личность уже установили?
— По документам некто Николаев Петр Геннадиевич. Москвич. — Елисеев неожиданно понизил голос и придвинулся ближе. — В это же время из таксофона на Верхнеозерной какой-то Гусев позвонил в военную комендатуру, назвал специальный код. Разговор прервался. Дежурный убежден, что слышал выстрел.
— И всего-то? — Злобин скорчил недовольную мину. — Дятел, конечно, великий мастак шум поднимать. Наверное, еще не проснулся, когда дал добро на оперативное сопровождение дела силами ФСБ. Ладно, бог с ним, убогим! А ты-то чего суетишься?
— Отпуск накрывается, — вздохнул Елисеев. — Даже страшно подумать, что это наш Гусев. — Елисеев кивнул на труп. — А если он, не дай бог, помер не своей смертью, то вообще на уши встанем.
— Это уж точно, — согласился Злобин. Он повысил голос: — Яков Михайлович, а шестой труп когда начнешь потрошить?
Черномор недовольно заурчал за ширмой, потом выкрикнул:
— А я никуда не спешу!
Злобин с Елисеевым переглянулись.
— Вот так, только зря время потерял, — махнул рукой Елисеев.
«А телефон еще не изобрели?» — хотел подколоть его Злобин, но промолчал.
Он дождался, пока за Елисеевым закроется дверь и в коридоре стихнут его шаги, и только после этого тихо позвал:
— Яков Михайлович, на выход!
— Ушел? — Черномор высунул голову из-за ширмы. Потерзал бороду и задумчиво произнес:
— Ума не приложу, откуда в них это хамство? Вроде времена уже не те. — Он стрельнул глазками в Злобина. — Я угадал, он не из милиции?
Злобин кивнул.
— Странно, странно, — забормотал Черномор.
— Яков Михайлович, может, по старой дружбе шестого покажешь?
— А кофе, Андрюша?! Я тут потихоньку уже чашечку выпил.
— Время поджимает.
— Но без вскрытия! — Поднял указательный палец Черномор. — Я еще не отдохнул.
— Только взгляну, обещаю.
— Ха! Можно подумать, что ты сам его вскроешь, — прокартавил Черномор. Но было ясно, что ворчит он беззлобно, просто по инерции. — Пошли.
Он провел Злобина маленьким коридорчиком в тупик, где размешались холодильники. На каталке уже дожидалось своей очереди тело мужчины.
Злобин пристально, цепляясь за малейшие детали, осмотрел тело.
«Лет пятьдесят, может, больше. Но хорош, поджарый. Лицо породистое, руки… Не чета той пятерке, спустившейся с гор, — рассуждал Злобин. — Такие погибают либо по глупой случайности, либо по чьему-то тончайшему расчету».
— М-да, могло быть и хуже… Налюбовался на этого вояку, Андрюша? — Черномор, пыхтя сигаретой, встал за спиной.
— Почему вояку? — удивился Злобин.
— Тело — как книга, ее только надо уметь читать. Говорю тебе, армейская кость.
— Возможно.
«Может, он и звонил в комендатуру? Вот дела!» — подумал Злобин.
— Так, видимых ран на теле нет. Если не считать гематомы и ссадин на правой щеке. Я прав? — Злобин достал из кармана маленький блокнот и ручку.
— Ага. Я первым делом, если честно, этого осмотрел. Уж больно хороший экземпляр. Вскрывать не стал, оставил на десерт. — Черномор прошел вперед, встал в изголовье. — Гематома — это ерунда. Получил при падении. А вот упал он, Андрюша, уже мертвым. Предварительно сделав выстрел из пистолета, о чем говорят пороховые ожоги на коже правой кисти. — Черномор ткнул сигаретой, указав на черные точки на побелевшей коже. — Смею предположить, выстрел был произведен на уровне бедра. Стоя или в падении — уже детали. Об этом я сужу по точечным ожогам на наружной стороне верхней трети правого бедра. Отдай одежду на экспертизу, там подтвердят.