Злобин Петю Твердохлебова уважал и по возможности страховал от излишних неприятностей. Работа у парня была самая грязная и неблагодарная, подставлялся он со всех сторон: от бандитов — под пули, от начальства — под нарушение инструкций.
— Андрей Ильич, доброе утро! — Твердохлебов протянул ладонь. Роста он был не такого уж великого, на голову ниже Злобина, но накачан так, что серая камуфляжная майка трещала по швам.
— Привет, Батон. — Злобин уже успел просчитать возможные варианты и сразу перешел к делу. — Я тут выяснил, что утро добрым не бывает. Крестничек твой, пятый по счету, сейчас на столе у Черномора лежит. И не говори, что не по этому поводу ты здесь оказался.
Петя тяжко вздохнул, сразу же улетучилась вся напускная жизнерадостность.
— Плохи мои дела, Андрей, вот и ищу тебя с самого утра. Звонил в прокуратуру, ты еще не подъехал. Супругу твою дома успел застать, сказала, что в больницу на Невского поехал. Тут не надо быть Кантом, чтобы сообразить, что ты в морг с обходом пожаловал.
Привычку по собственной инициативе наведываться в столь странное место по утрам Злобин особо не афишировал, поэтому осведомленность Батона его немного покоробила.
— Короче, Батон, во что ты опять вляпался?
— Само собой, в дерьмо. — Твердохлебов поскреб короткий ежик на макушке. — По самую голову. Все по поговорке: не делай людям добра — не получишь от них дерьма.
— Хватит о фекалиях. В чем суть? — Злобин машинально достал сигарету, но, подумав, что еще успеет накуриться до чертиков на работе, прикуривать не стал.
— Дело было так. Позвонила нам мадам Музыкантская и прорыдала, что ее мужа захватили в заложники злые дагестанцы, бьют и требуют денег. Я, естественно, галопом к дамочке, принял заявление по всей форме. И поднял по тревоге своих орлов.
— Адрес как установил?
— Она сама назвала. И заказчика сдала. Гражданин Филиппов Арнольд Владиленович. — Твердохлебов со значением посмотрел на Злобина.
— Значит, Филя все-таки допрыгался, — не без удовольствия заключил Злобин.
Филиппов, тридцатилетний лоботряс, своей нездоровой активностью еще с кооперативных времен мозолил глаза прокуратуре. Брали его не раз, но до суда дело никак не доходило. Филя обладал способностью выворачиваться из неприятностей, как уж из кулака.
— Не то слово! Он в такой заднице, что своим ходом уже не выберется, — оживился Твердохлебов. — Музыкантский, как ты знаешь, промышляет импортными тачками. Филя набился в партнеры, и что-то там у них не срослось. Мадам, естественно, говорит, что не в курсе. Но я подозреваю, что Филю просто кинули. А он возомнил себя крутым и подписал под это дело залетных дагестанцев. Но дурак Филя еще тот, потому что позвонил жене Музыкантского и обо всем доложил. Мол, готовь, благоверная, бабки, пока твоего мужа не оприходовали по полной программе.
— Странно. — Злобин не выдержал и закурил.
— Правильно сделал, — прокомментировал Твердохлебов. — Сейчас начнется самая нервотрепка. Хату мы быстро обложили, разнюхали все и — бац! — Он звонко шлепнул кулаком о ладонь. — Только дверь снесли — дети гор за стволы схватились. Коротышка чернявый первым начал. Легкий, гад, оказался. Я в него две пули положил, так он на заднице по паркету в кухню уехал, башкой об батарею затормозил и затих.
— Остальных вы тоже постреляли, — безо всяких эмоций произнес Злобин.
— Так за дело же, Андрей Ильич! Они, суки, в моих ребят по пол-обоймы высадить успели. Два бронежилета попортили! Я в рапорте все указал.
По телу Твердохлебова прошла мелкая дрожь, он невольно обхватил плечи руками. «Память о перестрелке впрыснула в кровь не нужный сейчас адреналин», — понял Злобин и похлопал собеседника по плечу.
— Успокойся, Петя, — сказал он ровным голосом. — Я же не виню тебя и не обвиняю. Давай дальше, пока я ничего особо криминального не услышал.
— Сейчас услышишь, — пообещал Твердохлебов, нехорошо усмехнувшись. — Короче, Музыкантского мы освободили. Отделался он только мокрыми штанами, ни одной царапины.
— В каком он виде, кстати, был?
— В задницу посторонних предметов не запихивали, к батарее не пристегивали. Не поверишь, даже морду не попортили! Может, бандюки не успели, а может, их так Филя проинструктировал, не знаю. — Твердохлебов пожал крутыми плечами. — Вылез наш терпила из-под кровати бледный, но радостный. Я его сразу в оборот взял и расколол. Непонятки у Музыкантского с Филей образовались из-за шести иномарок. Из-за них же и у меня сейчас геморрой.
— Освобождение заложника наши грамотно задокументировали?
— Все чисто. И даже ордер на Филю выдали.
— Так в чем проблема?
Твердохлебов протяжно, словно получил удар поддых, выдохнул и что-то прошептал, явно нецензурное.
— Иномарки. Шесть почти новых «мерсов», только что с растаможки. — Он сделал паузу, чтобы и Злобин осознал, что такое количество иномарок само собой порождает проблемы. — Их решили изъять как вещдоки. Дятел ваш добредал. Сам понимаешь, начальство просто слюной захлебнулось, давно такого халявного конфиската не перепадало.
Злобин кивнул. Тут и дураку было ясно, что либо Филя шел по бандитской статье с конфискацией, либо можно было посадить Музыкантского, известного всей области спекулянта иномарками сомнительного происхождения. Кто из них сядет, не важно, главное, что конфискованное имущество перейдет в доход государства. И автопарк правоохранительной системы, естественно верхних ее эшелонов, после вступления приговора в законную силу пополнялся шестью трофейными «мерсами».
— Как на грех, день вчера был воскресный, мы и расслабились, — продолжил Твердохлебов. — Решили изъятие провести сегодня с утра. Отрядил я шесть оперов, у кого права есть, чтобы тачки к нам перегнать. А ребята решили выспаться, договорились на стоянку заявиться к десяти утра. Хорошо, что один забыл перевести будильник. Со сна не разобрал, примчался раньше всех, как на работу, — в восемь. Он первым шум и поднял. Короче, уехали наши иномарки. Сам господин Музыкантский нарисовался в шесть утра с шестью водителями, предъявил документы на машины, уплатил за стоянку — и ку-ку! Охрана на стоянке, естественно, ничего про арест тачек не знала, с них и взятки гладки.
Злобин посмотрел на часы — без пяти десять.
— Поздравляю, Батон! — невольно вырвалось у него. — Тачки уже в Литве. Подозреваю, Музыкантский с женой там же. Или в Польшу рванул.
— Дома никого нет, я уже проверил. Ждем подтверждения от погранцов, чтобы окончательно настроение себе испортить. — Твердохлебов опять беззвучно выматерился. — Музыкантский по делу терпилой идет, ориентировку на него не давали и подписку о невыезде не брали. По закону он вольная пташка. Захотел — и уехал. В итоге все в белом, а я в дерьме!
Злобин выплюнул окурок и раздавил его каблуком. Твердохлебов в самом деле оказался, мягко выражаясь, в пренеприятнейшем положении.